– Батя, – сказал Митя в полголоса и посмотрел на окно. – Батя, царь отрёкся.

– Тьфу тебя! Чего мелешь?

– Сам видел, – Митя опять посмотрел на окно. – Кусок газеты у ребят видел, там чёрным по белому напечатано: «Государь отрёкся от престола!».

– Ты абы что не разноси по свету! – Сергей стал серьёзным.

– Да я только тебе. Хотя, уже, наверное, полсела знает.

– Знает не знает, а когда оповестят всех официально, тогда и будем думать, что и как.

Утром непривычно громко зазвонил церковный колокол на заутреню. Сергей прислушался и вышел к калитке.

– Сергей Яковлевич, доброго утречка! – громко сказал проходящий мимо сельчанин, снимая шапку и делая лёгкий поклон. – Пойдём, послушаем батюшку. Говорят ночью из волости нарочный с бумагой приехал!

У церкви собралось много народа. Поп держал в руках некий документ и зычным голосом на одной ноте вещал его содержание.

– … в дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новые тяжелые испытания…, – услышали Сергей и Митя, подойдя к площади, – признали мы за благо отречься от престола Российского и сложить с себя верховную власть.

Собравшиеся охнули единым вздохом. Это известие оглушило всех жителей села. Народ высыпал на улицу и уже не стесняясь обсуждал новости между собой.

К полудню на сельской площади стал собираться народ. Подходили с дальних улиц, подъезжали из близлежащих деревень и хуторов крестьянские сани, заполненные людьми.

Взбудораженные крестьяне жадно ловили каждое слово. Шумели, перебивая друг друга, пытались разобраться в происходящем. Кто-то забрался на базарный прилавок и стал читать газетное сообщение. Собравшиеся притихли, а после чтения вдруг раздались возгласы:

– Да здравствует свобода!

– Да здравствует революция!

Все поздравляли друг друга, хлопали в ладоши, обнимались. Громко, не стесняясь, ликовала молодежь. Сергей заметил, что сына рядом с ним нет. Митя уже был в молодёжной массе.

Большое столпотворение было вокруг солдат-фронтовиков, которые в своих выступлениях призывали односельчан к решительным действиям.

Порой в толпу летели непонятные для многих собравшихся слова: «Учредительное собрание», «Протест», «Долой эксплуататоров»! И только старики, стоявшие обособленной кучкой, не вступали в разговор. Они спокойно наблюдали за происходящим и неодобрительно покачивали головами.

Чего только можно было не услышать со всех сторон:

– Что же будет теперь в Расее?

– Расее без царя нельзя, что будет с нами?

– Кто же теперь будет править всеми?

И тут же почти одновременно кто-то кричал в ответ:

– Править кому найдется, только подставляй шею.

– Дума, Дума будет управлять, – кричал писклявый голос из толпы.

– Советы надо выбирать, – гудел чей-то спокойный и внятный голос, – только они могут быть властью всего народа.

Это предложение нашло живой отклик собравшихся. Посыпались новые вопросы, слышались ответы. Толпа, слушая разъяснения о сложивсейся ситуации, произвольно стала делиться на кучки.

Активное обсуждение продолжалось до вечера, и с наступлением темноты народ стал расходиться.

К середине апреля появились проталины, снег посинел и стал рыхлым. А это первый признак скорой воды. Весной в этих краях хозяин редко когда погонит лошадь за какой-либо надобностью в поле, дорога рыхлая, коня оставишь без ног, поэтому во время распутицы связи между населенными пунктами прекращались. В эту весну было также. Почти до самого мая новости не доходили до сельчан. Варились, как говорится, в собственном соку.

После февральских событий на селе мало кое-что изменилось. Не стало старшины, попритихли богачи, многие из них укатили в город. Народ себя чувствовал свободным, не стесняясь, говорили на любые темы, особенно уверенно во всем вели себя вернувшиеся домой фронтовики. Избранный Совет вел себя тише воды, ниже травы, власть на селе не осуществлял или не знал, что ему делать, или боялся чего.