22 мая. В Орле, пересаживаясь на Елецкий поезд, чтобы заехать на родину, от одного своего земляка узнал, что, по известиям газеты «Свет», заграничная экскурсия казанских гимназистов не состоится. Это сообщение, которому я не мог не доверять и к которому отчасти уже был подготовлен, имело то последствие, что, приехав на родину, я несколько иначе распорядился своею поездкой – решил задержаться здесь не один день, как было предполагал, а пятеро суток, рассчитав 27 мая вечером (на Вознесенье) выехать с родины, в воскресенье прибыть в Киев и к 1 июня в Одессу. В самом деле, если гимназисты не едут за границу, то и мне нет уже смысла торопиться в Одессу к 30 мая.

28 мая. Выехал вчера вечером. Перед отъездом повторились сцены, подобные петрозаводским: многие приходили прощаться, просили молитв и давали денег на свечи ко Гробу Господню; более благорасположенные предложили даже, в виду ненастной погоды, покойный экипаж и проводили до вагона. Господь да воздаст им по доброте их Своею милостью!…

29 мая. Около 10 часов утра будем в Киеве. – Мною всегда овладевает какое-то безотчетное внутреннее волнение, когда приближаюсь к этому чудному городу. Начинаю ощущать волнение еще с последней станции курско-киевской железной дороги, откуда в первый раз можно видеть в ясную погоду блестящие главы церквей этого города. Безбрежная равнина, сплошь покрытая зеленью яровых и озимых полей с изредка лишь появляющимися и исчезающими большими поселками неожиданно сменяется продолжительным сосновым бором. Гулко раздается свист локомотива, весело смотрят глаза на стройные развесистые сосны; смолистый запах, врываясь в окна вагона, невольно заставляет дышать полною грудью. Не верится как-то, чтобы за безлесной неизмеримой равниной был такой прекрасный бор. В вагоне, однако, началось движение: как бы сговорившись, все устремляются к окнам с правой стороны. Это впереди, в просвете дерев, заблестели главы Выдубицкого (киевского) монастыря. Вот показался и сам он, этот монастырь, красиво расположенный среди зелени дерев на полугоре высокого днепровского берега; а там правее, дальше-дальше блестят уже золотые главы святыни Киева – Киево-Печерской лавры. Величественно высится и царит над окружающим благолепная лаврская колокольня, сияет и многоглавая Великая церковь, только едва заметные церкви ближних и дальних пещер блеском своих золотистых глав, едва заметных, как бы пытаются скрыть от любопытных взоров места великих подвигов угодников древней Руси. Сердце невольно наполняется чувством благоговения и восторга, рука сама собою поднимается для крестного знамения. И смотрите, что делается тогда в вагоне: все теснятся у окон, лица у всех светлые, радостные и довольные, одни крестятся, другие кладут поясные поклоны, а иные (не многие) не стыдятся и не спешат отереть с глаз навернувшихся слез благодарения Господу Богу, что сподобил их достигнуть святынь Киева. Поезд медленно движется уже по длинному железнодорожному мосту. Широкий Днепр с своими заливами и отмелями далеко раскинулся вверх; видны на нем суда, плоты и пароходы; виден отчасти и самый город над ним; но взор обращен, прикован только к лавре и не отрывается от нее, пока высокий днепровский берег не закроет ее собой. Тогда только обращаешь как следует внимание на окружающую местность и замечаешь красоту обрывистого высокого берега, сплошь покрытого могучими развесистыми деревьями. – После краткой остановки поезд идет дальше. Высокий, лишенный по местам всякой растительности откос не дает никакой возможности видеть что-либо по направлению к лавре и городу, а слева низменная, но очень обыкновенная местность с небольшою вдали пресловутою Лысой горою совсем не привлекает взора. Еще короткая остановка. Теперь я стараюсь занять место у самого окна и скоро весь превращаюсь во взор. Открывается вид на Киев с западной стороны, и какой чудный, прекрасный вид! История говорит, что внук Чингисхана Мангу не мог надивиться красоте Киева, когда увидел его в первый раз. Если грубый и невежественный варвар, упивавшийся кровью людей, не мог устоять против обаяний красот