– Тебе как – по телефону рассказать? Или, может, все-таки увидимся?

– Черт, Маша, да я просто… все так неожиданно…

– Я нарушила твои планы?

– Прекрати. Может человек растеряться? Тем более от радости…

– Если от радости – тогда может, так и быть.

– Сорок седьмая? Я у тебя буду через полчаса, встречаемся в лобби, да?

– Жду тебя.

Олени так несутся по тундре, не разбирая дороги, когда наталкиваются на газопровод, как я бежал к метро. В сторону, вы все! Не стоять у меня на пути! Меня ждет Маша!

Только оказавшись в вагоне и отдышавшись, удивился по-настоящему. Что за неожиданная поездка? И почему не предупредила заранее? И как вообще-то мне с ней держаться?

Как держаться – вопрос не праздный. Мы с Машей знакомы уже полгода, из которых не виделись четыре месяца. Вот послезавтра будет ровно четыре, я помню, между прочим, и в каком платье ты была в тот наш последний день – тоже помню.

Видеться – не виделись. Только переписывались раз по пять-шесть в день, и скайп по выходным, когда можно на разницу во времени не обращать внимания, часа по два.

В Москве мы познакомились, of all places. Я там два месяца копался в архивах – в Институте современной истории, а она в этом институте работает.

Мой диплом называется «Ценностный вклад выходцев из бывшего СССР в социо-культурный контекст США». Барышников, Довлатов, Бродский, Лосев, Немезян – вот мои клиенты. Поездки в Москву, то есть, мне было не избежать. Я, правда, и не сильно сопротивлялся, честно говоря – интересно же посмотреть, откуда ты взялся, в смысле, предки твои – мама моя и отец оттуда, из Москвы, она эмигрировала в девяностые, он остался, и больше я про него ничего не знаю, эта тема в нашей семье – табу.

Машу ко мне приставили для сопровождения, потому что она там единственный молодой человек и к тому же говорит по-английски. Истории-то он институт современной, но средний возраст сотрудников – за шестьдесят, поздновато им иностранные языки осваивать. Не идеальный, конечно, у Маши английский, но в сочетании с моим таким же русским – мама меня заставляла в детстве его учить, но я сопротивлялся, – короче, нам для общения вполне хватало.

Не скажу, что архивы эти мне сильно помогли в работе. Хаос там царил настоящий, половина фондов оказались вообще не разобраны, а самое интересное было недоступно для иностранцев – разрешения какие-то нужны, dopusk. Если бы не Маша, которая знала, где что лежит, и главное, обладала удивительным умением уговаривать людей – только благодаря ей меня пускали туда, куда вообще-то не должны были, – если бы не она, можно было смело сказать – зря съездил.

Кроме того, она мне если не жизнь, то уж здоровье точно спасла. Научила, как в Москве правильно питаться, чтобы не заработать язву.

Рецепт оказался простым. Никогда, сказала она, не ходи в дорогие места. И никогда не ходи в дешевые. И никогда не ходи никуда, кроме грузинской кухни. Понял?

Понял. А могу я тебя пригласить? Это я где-то через месяц после нашего знакомства спросил, когда стало окончательно ясно, что плевать на все – и на то, что Маша меня на два года старше, и на то, что на голову выше – просто не имеет это все никакого значения. А важно только одно – есть у меня повод ей позвонить или написать сразу после того, как вернулся к себе после работы, или я его еще не придумал? Себя-то чего обманывать?

Можешь, сказала Маша. Но лучше я тебя приглашу. Потому что самая правильная грузинская кухня в этом городе – у меня дома.

– Ты грузинка?

– Нет. Просто у меня есть мама.

– А, – говорю, – понятно, у меня тоже. Но вообще у нас с родителями знакомятся уже только тогда, когда отношения серьезные. А у вас?