Спалось мне не очень, если не сказать это на великом и могучем. Можно, конечно считать слонов или баранов, но я решил посчитать имена, от которых мне становится некомфортно. Оказалось, что проще посчитать те, которые позитивно отражаются на моих нервах. С этой категорией имён всё было ясно. Есть в каждой семье набор имён, которые повторяются из поколения в поколение. Вот они-то и радуют душу и уши. В моём роду были Елены, Ирины, Татьяны. К примеру, сестру моей бабки звали Татьяной, Татьяной звали мою самую любимую тётку, Татьяной зовут и мою двоюродную сестру, и мою родную сестру. Нетрудно догадаться, что и жену мою зовут Татьяной. С этим я легко разобрался, зато попытки разобраться в том, почему те или иные имена меня не приводят в восторг, было не так-то просто, ну я и заснул. Утро наступило в строгом соответствии с Законами Мироздания, а после завтрака Батюшка покинул больницу. На прощание он сообщил мне, что все люди суть сосредоточение мерзости и пороков, и мы с ним в том числе, а также то, что каждый человек обязательно обосрётся, ну а ежели он этого ещё не сделал, так только лишь потому, что просто пока ещё не успел. Когда я смотрел, как Мерседес Батюшки выезжает за ворота больницы, мне сразу всё стало понятно. Нет, отнюдь не с неприятными именами, а с образом мыслей Святого Отца. Конечно, ну кто же ещё может до сих пор ездить на старом и ржавом Мерине чёрного цвета, название которому Привет из Девяностых? Только лишь тот, кто сам родом из той же эпохи. Всех тех, кто там побывал, научили мыслить парадоксально. Как это ни печально, но чтобы человек начал думать, ему надо настучать по башке, и не раз.

Я как-то довольно быстро позабыл о религиозном диспуте, точнее сказать, вспоминал о нём изредка. Образ Батюшки покрылся пылью и паутиной так, что вспомнить черты его лица я не в состоянии, но именно этот диспут я вспомнил по дороге в Москву. От нечего делать, я размышлял о взаимосвязи имени человека с его сущностью, а из-за этого мне пришлось вспомнить массу дурацких эпизодов из моей жизни. Искомая взаимосвязь так и не нашлась, зато воспоминания остались, а что теперь с ними делать непонятно, разве что написать автобиографию, а потом обосраться и не жить. Меня долго терзали сомнения, стоит ли это делать, или так рассосётся. Пока пограничники проверяли документы, дурная мысль рассосалась, но неокончательно. Возник некоторый соблазн просто написать некое подобие Апрельских Тезисов о своей жизни, по большей части о жизни половой, ибо всё остальное читателям неинтересно. На этой мажорной ноте я и завершил полёт своих Валькирий.

Поезд подходил к Адлеру. Очень хотелось курить, и не только мне. Толпа из страждущих скопилась в тамбуре вагона для некурящих, ибо других теперь уж нет. Злобная проводница изрыгала проклятия в адрес курильщиков, и если верить её бейджику, звалась она Евгенией. Именно из-за этой омерзительной бабы, которая была раз в сто мерзостнее сестры Евгении, я и вспомнил Батюшку из девяностых в очередной раз и решился окончательно написать нечто непотребное от первого лица. Дорога была длинная, а ночь, наверное, лунная, и я вспомнил всех и даже несколько лишних. Лишних не в смысле, что их не было, а совсем наоборот. Вроде бы, их не должно было быть, а вот были ведь, а зачем непонятно. Однако во всём есть свой смысл, даже если он нам неочевиден.

В среду первого сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года от Рождества Христова я с радостью пошёл в школу. В тот же день я вернулся из той же школы, но радости уже не было и в помине. Как-то совсем меня не порадовала моя первая учительница, Зинаида Васильевна. Сколько ей было лет, сказать могу лишь приблизительно. Она была явно моложе моей бабки, но точно старше моей матери. Если взять среднее арифметическое, то получится сорок два, однако, мне так думается, что было ей лет тридцать пять. Всем своим обликом она напоминала гренадёра, а шерстяной покров головы был мерзейшего рыжего окраса, типа как у ржавчины на трубах общественного сортира. Голосок у Зинаиды Васильевны был настолько гадкий, что описать его без мата практически невозможно. Он был не низок, не высок, зато очень громок. При её явлении перед классом, большая часть девочек обоссалась, а остальные просто заплакали, а у одного мальчика случился эпилептический припадок. Больше этого мальчика в школу не приводили. Совсем не так представлял я себе школу, вот и разочаровался.