В раннем детстве у меня была стойкая иллюзия, что все учителя суть люди необычные, типа как другой биологический вид. Я был уверен лет до десяти в том, что они живут какой-то особенной жизнью, совсем не такой как все остальные, но эта иллюзия постепенно начала рассыпаться и окончательно рассыпалась, когда я женился на учительнице. С попами дело обстояло значительно сложнее. В раннем детстве я вообще ни одного попа не видел, да и думать о них мне не было никакой надобности. Первого живого священника я увидел только лишь тогда, когда сам пребывал уже в пубертатном периоде своего жизненного пути, и по этой причине думать о сущности священнослужителей мне было недосуг, ибо думы мои были по большей части о женских прелестях. В это время в стране Невыполнимых Советов главной религией был Атеизм, но мне почему-то ближе было православие, однако вовремя покреститься мне было почему-то некогда, хотя я регулярно собирался это сделать, ну и дотянул с этим процессом аж до девяносто восьмого года. Тогда я тоже не утруждал себя мыслями об особой миссии духовенства, но был уверен, что она имеет место быть и никак не иначе. Пока благообразный Батюшка добирался до моей персоны, я зачем-то успел озадачить себя этим архиважным вопросом, но решить его не успел.

Когда Батюшка достиг своей цели, я выбросил окурок в урну, сделав умное лицо. Поначалу у меня возникла мысль свалить в палату, но это было невежливо. Сделав совсем умное лицо, я пожелал Батюшке доброго утра и стал ждать, когда он расскажет мне о том, как дьявол искушает меня вонючим окурком, за что мне придётся гореть в Геенне Огненной. Не все ожидания сбываются. Если не сбылись худшие ожидания, то это – уже счастье. Вот мне и привалило. Батюшка тоже мне пожелал доброго утра и спросил: «О чём задумался, сын мой?» Помня о том, что людям приятно слышать не правду, а то, что они хотели бы услышать, я уверенно ответил: «О грехах моих тяжких и бренности бытия моего». Батюшка улыбнулся и задал из вежливости ещё один вопрос: «Неужто, ты убил кого-то?» Настала и моя очередь улыбаться. «Упаси Боже! Куда уж мне», – ответил я: «Я исключительно по мелочи. Вот никого не трогаю, только сижу и курю». Батюшка засмеялся и, достав сигарету, закурил. «Так я тоже покурить вышел, пока наш Цербер молится. Ну, до чего же противная тётка», – ответил он, выпустив несколько колец сизого дыма. Все мои иллюзии относительно священников рухнули мгновенно. Как бы странно это не выглядело, но священникам ни что человеческое оказалось не чуждо.

Батюшка курил с нескрываемым удовольствием, однако ж, за удовольствия всегда надо платить. Тут как бы из-под земли около нашей скамейки образовалась противная тётка от Патриархии и пристыдила меня и Батюшку за курение, да ещё и на голодный желудок. Пришлось идти завтракать, но мы с Батюшкой изъявили желание поболтать и покурить на сытый желудок и без присутствия Цербера. Так всё и случилось, и мы снова встретились на той же скамейке. На то были важные причины, одной из которых было то, что почти все остальные скамейки недавно были покрашены. «Где же ты так нагрешил?», – спросил меня Батюшка с ехидной улыбкой: «Что же ты такое натворил по мелочи, что по совокупности на тяжкий грех тянет?» Чтобы ответить на столь неожиданный вопрос, мне пришлось взять паузу, а для того, чтобы взять, паузу пришлось закурить.

– Видите ли, Святой Отец. У меня прекрасная жена, с которой я живу уже двадцать пять лет, и все эти двадцать пять лет меня тянет налево, и бывает, что я туда хожу. Нечасто, но всё-таки хожу.

– Ну, рассмешил, ей Бога! Какие же то тяжкие грехи, это даже на грешки не тянет, так – слабости, вроде, как курение. Хотя, на самом деле, курение хуже, чем твои походы налево. То, что тебя тянет на баб, так это есть инстинкт продолжения рода, ну а курение – чистая блажь. Вот если же ты делаешь из курения культ, так это – уже грех, и из гулянок культа делать не стоит, это – тоже грех, но не такой тяжкий как убийство.