Где-то числа двадцатого марта, аккурат в конце третьей четверти, я зачитал с высокой трибуны перед всем классом морально устаревший стишок:

«В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора,

Я поведу тебя в музей, – сказала мне сестра».

Дальше я не совсем точно помню, что было у Михалкова, но точно помню то, что там было сказано, что там Сталин с Лениным вдвоём. Вот именно эти слова и не понравились Зинаиде Васильевне, и она попыталась меня остановить. Вот уж хер по всей морде. Я решил довести чтение до конца. Тут-то Зинаида вся позеленела от злости, и вспомнила все слова, которые ей не следовало говорить. Она начала молотить своей указкой, пока указка не сломалась, а потом заорала особо дурным голосом: «Что ты несёшь, мерзавец! Откуда ты такое взял?» В ответ я, конечно, ей сообщил, что я не сам это придумал, а выучил то, что в книге написано, и добавил, что завтра принесу ей эту книгу. От нервного напряжения, я как-то прослушал то, что никакую книгу приносить нет надобности, а надобно привести мою мать.

Следующий день был веселее предыдущего. Недаром сочинили песенку о том, что завтра будет лучше, чем вчера. Правильная, однако, песенка. Перед тем, как показать книжку Зинаиде, я показал её всему классу, а в глазах Зинки я стал классовым врагом, и преждевременный приём в пионеры не состоялся, но мне это уже было по барабану. Я уже расхотел быть пионером. Совсем расхотел, да так, что даже девятнадцатого мая манкировал это мероприятие, но меня приняли заочно. Как-то не понравилось мне то, что пионеры предали товарища Сталина. На кой же ляд мне вступать в организацию предателей? Вот я и решил, что хочу я уже играть на скрипке, а не учить мудацкие стишки и петь мудацкие песни. Почему это была скрипка, точно сказать не могу, но так уж вышло. Моей матери эта странная идея совсем не понравилась, и она заявила, что все музыканты суть бездельники, что по моим ушам прошло стадо слонов, а руки у меня растут из жопы, а главное, что на скрипках играют только евреи, и поэтому меня туда точно не возьмут. Отец и дед высказались в мою пользу, а бабка с тёткой сохранили нейтралитет.

Как только наступили летние каникулы и за пару дней до того, как уехать в родное Закарпатье, я вместе с отцом отправился в музыкальную школу. Меня там долго мучили, но всё же приняли, несмотря на стадо слонов, о которых так долго и упорно говорила моя мать. Учить меня пилить скрипу поручили молоденькой девушке, и она мне понравилась и, судя по всему, не только мне, но и моему отцу. На следующий день в музыкальную школу сходила моя мать, а вернувшись оттуда в поганом настроении, заявила, что если моему отцу так нравится скрипачка, то пусть сам и скрипит, и нефига ребёнком прикрываться. Мой дед пояснил матери, что она дура, но она с этим утверждением не согласилась, а бабка сказала, что уж если мальчик так сильно хочет быть евреем, то первого сентября пойдёт учиться в математическую спецшколу. Дед аргументировано пояснил бабке, что она тоже не самая умная женщина, а бабка сказала, что типа, чёрт с Вами, пусть мальчик будет дважды евреем, и скрипачом и математиком, как Альберт Эйнштейн. Мир в семье дороже. На том и порешили. Что касается меня, то мне такое решение пришлось по душе. Конечно, меня радовала не перспектива стать математиком и скрипачом в одном теле, а избавление от Зинаиды Васильевны раз и навсегда.

По непонятным причинам вместо Закарпатья меня отправили на все три смены в пионерский лагерь. Там не было ничего интересного, однако, пока я там был, умер дед. Первого сентября меня повели в математическую школу, а школа музыкальная автоматически отменилась. Меня это особо не расстроило, ибо я уже расхотел играть на скрипке. Математическая школа мне не понравилась. В свою родную школу я доходил за две минуты, и видел её из своего окна. Я все три года пытался разбить окно в своей любимой семьсот восьмой школе, стреляя с балкона из рогатки, но тщетно, сил было маловато. Классе в пятом или шестом, сил бы уже хватило, да только желание пропало. Четыреста сорок четвёртая спецшкола была минутах в двадцати ходу от моего дома, что мне сильно не нравилось, однако, ко всему привыкаешь. Главное успеть привыкнуть вовремя, а не когда оно тебе уже и не надо. Не суждено мне было стать великим скрипачом, так почему не стать мне великим математиком? Ответа на этот вопрос у меня не было, и я начал учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин.