Корнев сжал Семку в охапку, вытащил брошь из кисета и с удивлением посмотрел на Семку.

–Где украл сукин сын? – потом как бы одумавшись, что украсть такое не у кого, более спокойно спросил,

–Где нашел? Укажешь, мамке твоей я лучше подарю. – Семка молчал.

–Где нашел, спрашиваю, паршивец, на озере? – Семка упорно молчал.

–Ну, вот что, ты подумай до завтра, посидишь тут пока в сарае, а я тоже подумаю, как с тобой быть или в тюрьму за кражу вместе с братками или они о тебе вообще не узнают.

С этими словами, он связал Семку, перетащил его в сарай, привязал к столбу стойла лошади и ушел в дом. Придя домой, он стал разглядывать найденную Семкой брошь. Очистив ее от грязи, он увидел, как засверкали алмазы и изумруды. Он сразу понял, что эта безделушка стоит огромных денег. Теперь ему надо было решить, что делать с Семкой. Он понимал, что Семка вряд ли покажет то место, где нашел эту штуку, и есть ли там что еще, да и как это сделать, чтобы никто об этом не узнал.

Еще он не хотел, чтобы об этой вещице узнали Семкины родственники, а значит, надо решить, как быть, придумать, и как можно быстрее, до утра. Несмотря на это, Андрей Иванович лег на кровать и моментально уснул.

Первый лучик солнца, проникший в щель конюшни, разбудил Семку от тяжелого сна. Первым делом, он попытался освободить руки. Веревка, которой они были связаны, так впивалась в кожу, что руки совсем онемели и даже опухли.

Кроме того, он был привязан к стойлу, так, что не имел возможности даже ползти. Лошадь, стоявшая в стойле, наклонила голову к Семке и лизнула его, как будто, сказав, что не может ничем помочь. Семка от безысходности своего положения горько заплакал, решив вдруг, что он уже не увидит ни отца с матерью, ни братьев.

Накануне вечером Марфа, встретившись с Натальей, весь вечер обсуждали события, которые разом нагрянули на село. Они сокрушались об участи, постигшей братьев Спириных. Но потом молодость взяла свое.

Они стали рассказывать всякие истории, прочитанные в книжках, и Марфа все подкалывала Наташу по поводу интереса подруги к Алексею Воронину. Сама она в тайне была влюблена в Алексея, но никогда, никому, даже Наталье не давала повода догадаться об этом. Ночами плакала и думала о своей непростой доле.

–Ташка, спрашивала она, – ты вот Лешку любишь, а может у него на фронте краля какая или медичка появилась?

–Марфуш, ты уж меня не позорь, мне он просто нравится, высокий, сажень в плечах, волосы русые, глаза голубые, ну как такой может не понравиться, а про настоящую любовь только в книжках пишут. Да и тятя меня за него не отдаст. Уж я то знаю. Поэтому скажу тебе по секрету, я договорилась с Матушкой Игуменьей, что поеду с ней в Москву к ее родственнице, а там я поступлю на женские курсы. Время сейчас другое, новое и я хочу по-новому жить – отвечала та.

–А как же отец то тебя отпустит?

–А я скажу, что поеду просто в гости, Москву посмотреть.

–Сейчас больно опасно по гостям то ездить, ты и впрямь задумала нехорошо. И что за курсы такие, на что они тее?

–Учиться хочу, хочу многое узнать, книжки умные читать, деток хочу учить, а замуж не хочу, все равно никого не полюблю.

–Да ну тея Таша, разве так можно? да и как там будет в городе-то, все чужие, страшно.

–Ой подруга, моя дорогая, что—то нас ждет впереди? а давай завтра пораньше в лесной скит к монашкам съездим, Тятя обещал лошадь запрячь, чтобы дров им малость отвезти.

–Хорошо, ты меня за околицей жди, я выйду рано, до того, как коров на выпас поведут, так чтобы никто не видел.

Так и договорились. Наутро Марфа тихонько оделась, взяла хлеба краюшку, пустую крынку, чтобы надоить в нее молока, и позавтракать с Наташей по дороге, и направилась к сараю, где стояла их корова Зорька.