Винсенто вместе с мамой живет под Айсеном, как здесь принято говорить, в эль кампо. Все-таки хорошо, что я его встретила. А ведь, если бы рейс не задержали, мы могли бы так и не познакомиться.

Потихоньку обрастаю чилийскими друзьями, а помнится, всего несколько дней назад грустила, что никого здесь не знаю. В Аргентине-то я изначально уже была знакома с несколькими людьми.

Вот так Чили становится роднее. Хотя и без того у меня здесь вечное дежавю. В Койайке – тополя, березки, деревянные домики, покосившиеся заборы… Если бы не араукарии, цветные горы на заднем плане и качество дорог, можно было бы подумать, что я в российской глубинке. Даже испанский звучит как-то по-русски здесь. Если бы еще понимать все, что они говорят…

Хотя, конечно, зависит от ситуации, вот, например, в маленьком магазинчике мы славно обмениваемся кулинарными рецептами из манки с продавщицей. Я не знаю и половины слов, но мы прекрасно понимаем друг друга.

«Отлично!» – целый день повторяет Виктор по-русски. Он подходит к телефону и говорит: «Да», «Отлично» и «Иди к черту!» – а потом смеется. Веселый чилиец с шикарной черной и курчавой шевелюрой – молодой коллега моего непосредственного начальника Марсело.

Вечером встречаю в офисе часть нашей «онды»9 инженеров леса. У всех помимо имен, которые мне с первого раза все и не упомнить, есть еще и прозвища. Виктора, например, все зовут Тото. Я сразу вспоминаю волшебника страны Оз и потому быстро окрещиваю его в Тотошку, а он меня – в Полиношку. Мы постоянно шутим,даже несмотря на мой ужасный испанский.

Я живу в небольшом деревянном домике на углу улицы, сбегающей вниз по холму. Вывешиваю сушиться полотенце на заднем дворе, а чтобы проветрить дом, просто открываю дверь настежь. Виктор недавно переехал сюда из эль кампо. В домике две комнаты, и меня решили поселить пока сюда. А я и не возражаю.

Дома в Койайке отапливаются печками-буржуйками. В каждом доме есть небольшое отверстие в крыше для дымохода буржуйки. Хотя домики в большинстве своем маленькие, но мне кажется, что зимой-то здесь такой печечки нехватает. А зимы в Патагонии снежные, с температурой около 15 градусов ниже нуля, а то и все 20. В доме Виктора пока есть только дырка в крыше под трубу и, что презабавно, раковина в ванной также, как и на корабле, оборудована двумя кранами.

Вечером мы с Виктором болтаем о фольклоре. Тотошка постоянно что-то бренчит на гитаре. Я рассказываю о своем увлечении аргентинским фольклором и прошу его научить меня куэке. Это основной национальный танец в Чили, танцуется в парах, размахивая платочками. Однако на юге страны куэка не так уж популярна. Ее танцуют в основном на государственные праздники. А вот чамаме – танец, широко распространенный в Аргентине, – здесь очень популярен. Он представляет собой что-то вроде быстрого деревенского вальса. Вообще, чилийской Патагонии очень близка аргентинская культура. Здесь танцую чамаме, знают чакареру и пьют много мате. Север страны и центральные регионы совсем не таковы: мате там редкость, а что такое чамаме, многие и не знают. Виктор соглашается показать мне чамаме и куэку, если я научу его чакарере. Вечером мы включаем музыку на наших ноутбуках и отбиваем веселые ритмы босыми ногами по ковру. Я учу чилийца аргентинскому фольклору, а он меня чилийскому. Я машу над головой своей банданой, а он кухонным полотенцем. «Тебе нравится мой платочек?» – смеется Тотошка.

У нас тут полная семейная идиллия: я готовлю, Виктор отмывает сковородки. Я хожу каждый день в один и тот же магазин, только вот с разными мужчинами… Лесных инженеров в офисе много, а я обедаю то у одного дома, то у другого.