В общем и целом блуждающий сюжет о герое, своими подвигами спасающем мир, можно назвать своего рода нарративной схемой, запечатленной в коллективном социальном опыте человечества и его же коллективном бессознательном. Зло всепроникающе и всемирно, и везде, где оно наносит удар людям, – «вздымается мольба о герое-избавителе со сверкающим мечом в руке, удар которого, прикосновение которого, само появление которого освободит землю»[91]. При этом представителей разных областей знания привлекают, конечно же, разные аспекты и грани построения героико-мифологического сюжета. Помимо уже упоминавшихся нами философии, литературоведения, истории, на данной «территории» могут работать любые сферы гуманитарной науки, занимающиеся – в широком смысле слова – текстом и его границами (так, в культурологии зачастую исследуются «пересечения» мира фольклора и религиозной веры[92], а в семиотике интерес исследователей вызывают структурные связи и тема гибели/воскрешения героя[93]). О. Ранк, изучавший мотивы рождения героя, мести и расплаты в его судьбе с точки зрения классического психоанализа, делает в одной из своих книг любопытное «анатомическое» сравнение: с его точки зрения, мифы о героях представляют собой «стандартное сказание» – нечто вроде идеального человеческого скелета, который с теми или иными отклонениями может наблюдать врач при просвечивании человеческих фигур, внешне как будто отличающихся друг от друга…[94]
Однако нас интересует в повествовании о герое один-единственный и главный его мотив – мотив победы над чудовищем. Именно этот поворот блуждающего сюжета можно скорее всего встретить в сфере политико-коммуникативной нарратологии, именно этот смысл – возвеличивание героя-драконоборца (или змееборца, в другой трактовке) – чаще всего транслируется в «политической легенде» современного лидера. М. Кошелюк в своей книге «Выборы. Магия игры. Технология победы» утверждает (и он далеко не одинок в подобном мнении), что к архетипу Героя-лидера восходит имидж любого политика:
Полноценный имидж может быть сформирован только через совокупность образов-прототипов, конкретизированных в большей или меньшей степени. При ближайшем рассмотрении оказывается, что эта совокупность ассоциируемых с политиком образов не случайна. Зоной их пересечения является базовый архетипичный образ Героя-лидера, способного преодолевать препятствия, побеждать Дракона… Доказательство способности политика «побеждать Дракона» может быть определено в качестве базовой задачи формирования имиджа… Можно сказать, что в свернутом виде в имидже представлены интуитивно схваченные проблема и ожидаемый путь ее решения. В этом смысле имидж всегда перспективен, он выражает некий взгляд на будущее, прогноз. Но время, отведенное политику (без соответствующей корректировки имиджа), ограничено периодом актуальности соответствующей проблематики. Герой востребован до тех пор, пока требуется (ожидается) его участие в развитии событий. Затем на смену ему идут другие герои[95].
Наивно было бы предполагать, что вечный сюжет о Герое, побеждающем Зло (как бы оно ни именовалось), отрабатывается современными политическими лидерами с одинаковой степенью успешности. И варианты внедрения данного сюжета в политическую коммуникацию весьма разнообразны. Это может быть некая громкая законодательная инициатива (например, подготовленный в свое время по приказу президента Д. Медведева и подписанный им в весьма сжатые сроки «Национальный план противодействия коррупции») или же многочисленные появления губернаторов различных областей, раздающих указания о помощи людям, на местах катастроф и природных бедствий. Встречаются среди подобных акций и достаточно театрализованные попытки напрямую «сразиться со злом», символизирующие личную доблесть и силу героя – так выглядело, скажем, непосредственное участие В. Путина в тушении лесных пожаров, предпринятое им с борта противопожарного самолета-амфибии в Рязанской области в августе 2010 года (заметим тут, кстати, что само по себе потенциальное владычество над огнем – сильный архетипический символ, «принадлежность шаманов и колдунов»