Иван прищурился:

– Ты у меня – не первая новая партнерша, и это всего лишь на год, поэтому давай что-нибудь придумаем. Хочешь, я дам слово?

– Заметь, ты не сказал, что не надеялся бы на то, что я стану слепо доверять тебе.

– Я не надеялся бы.

– Я, черт побери, знала это.

– То было раньше, теперь все иначе, Фрикаделька. Ты хочешь, чтобы я дал тебе слово, что не стану намеренно причинять тебе боль?

Я чуть было не рассмеялась.

– Твое слово? Ты помнишь все другие слова, которые ты говорил мне на протяжении многих лет?

Он сжал челюсти, отчего его идеально вылепленное лицо стало напряженным.

– Вот об этом я и думала.

– Что ты хочешь от меня? Ли спросит, что я сделал для того, чтобы уладить дело, а я хочу сказать ей, что сделал все, что надо. Скажи мне.

Сказать ему?

Я скользнула глазами в сторону, прежде чем перевела на него взгляд.

– Скажи мне что-нибудь непристойное.

Он даже не колебался.

– Нет.

Я бы улыбнулась, если бы это был кто-то другой, а не он.

– Фу. У кого теперь проблемы с доверием, болван? – Я тряхнула головой. – Не беспокойся об этом. Я справлюсь. Все будет отлично. Мне это нужно больше, чем тебе. Я разберусь, и все будет превосходно.

Все должно было быть превосходно.

– Отлично.

Посмотрев вниз, я закончила завязывать шнурки и встала на ноги. Боже, сегодня вечером мне действительно понадобится лед. Может быть, даже целая ванна со льдом. Черт. Не в первый раз.

Когда я, отведя плечи назад, поняла, что они напряжены больше, чем я предполагала, я посмотрела на Ивана, который в какой-то момент переместился и был занят тем, что засовывал стопу в то, что было похоже на домашние тапочки.

Что-то в этом роде. Мне хотелось домой.

Сделав шаг к двери, я остановилась в нерешительности. Мы теперь были партнерами. На целый год. Я могла бы быть выше этого. Поэтому я, посмотрев через плечо, бросила:

– До завтра.

Я даже не обратилась к нему по имени в конце. Много чести.

Я подождала, возможно, всего пару секунд, пока не поняла, что он не собирается отвечать – придурок, – и направилась к двери, говоря себе, что неважно, что он ничего не сказал. Какого хрена я еще ждала от него? Что он будет по-настоящему дружелюбен? Я знала, что такое дружелюбие и что такое недружелюбие.

Он уже все сказал. Один год. Это все, на что мы могли рассчитывать вместе.

И ему ужасно хотелось поговорить со мной о том, что было не так, чтобы мы смогли исправить это.

По меньшей мере я могла вполне доверять ему, зная, что могу рассчитывать на то, что он примет самое выгодное в коммерческом плане решение.

Верила ли я ему? Нет, черт возьми. Во всяком случае, недостаточно. Но в то, что это было для него важно, да.

Оттянув ослабший от тренировки пояс на легинсах, я, ссутулившись, втянула живот, чтобы посмотреть, так ли он на самом деле пострадал, как мне казалось – а он пострадал, – и решила, что могу заглянуть в круглосуточно работающий магазинчик и купить там пару мешков льда. Ледяные ванны – это почти пытка, мало, что еще я ненавидела больше, чем их, но… Еще больше мне не хотелось испытывать боль. Мне просто нужно было вспомнить о том, что я – взрослая женщина, и потерпеть.

Но пока при одной мысли об этом у меня заныли кости.

По спине побежали мурашки, отчего я почувствовала себя мямлей, когда, шагая как можно быстрее, шла по холлу. Чем быстрее я окажусь дома, тем лучше. Я могла бы еще выкроить время на то, чтобы посмотреть ночной фильм с мамой и Беном.

На самом деле никто этим утром не таращил на нас глаза, следя за тем, как мы катаемся вместе, но я решила, что это только потому, что по утрам все слишком сосредоточены на себе и ни на кого не обращают внимания. Болтать будут другие, те, кто тренировался во второй половине дня.