На полет курсанта Мишакова на штопор во вторую кабину меня посадил инструктор. В полете самолет сделал лишний виток. Я, увидев, что левая педаль дана не до отказа, как положено, резко нажал на нее ногой. Педаль вышла до отказа, после чего самолет, сделав еще полвитка, вышел из штопора с потерей высоты.
Со мной был такой случай, когда я, не доведя самолет до потери скорости, считал, что ввел его в штопор: самолет стал быстро вращаться. Начал его выводить в горизонтальное положение и оказался на малой высоте. Я понял, что ввел самолет не в штопор, а в спираль, на которой в связи с большой скоростью снижения я оказался на недопустимой малой высоте.
Шли последние полеты, оттачивалась техника пилотирования. Производились новые полеты. Инструктор предложил мне слетать с ним на большую высоту. Видимо, это надо было, чтобы решить, в какой род авиации меня направить, о чем записать в выпускной аттестации. Пилотировал самолет я. Поднялись на высоту свыше 5 тысяч метров. Известно, что уже в полете более этой высоты надо использовать кислород. Я чувствовал себя хорошо и выполнил все указания инструктора. После полета он сказал: «Пойдешь в истребительную авиацию». Инспекторские полеты, как и экзамены, я выполнил успешно.
1 ноября я в составе небольшой группы курсантов во главе с заместителем командира эскадрильи по политчасти ездил в Таганрог к шефам нашей эскадрильи – рабочим авиационного завода. Нам показали процесс изготовления боевых самолетов. В ответ было сделано предложение шефам приехать на наш выпуск в связи с окончанием школы.
7 ноября 1936 года выпускники всех эскадрилий школы морских летчиков (около 700 человек) выстроились по эскадрильям на площади Ейска. Все были в морской форме. Объявили об успешном окончании обучения и по лучения воинских званий. Примерно 25 процентов выпускников 2-й эскадрильи, в том числе и я, получили воинское звание лейтенант, и им была присвоена специальность морского летчика.
75 процентов выпускников получили младшее воинское звание, и им присвоили специальность пилота морской авиации. Вечером в столовой 2-й эскадрильи состоялся торжественный обед с присутствием представителей командования школы, 2-й эскадрильи, шефов с Таганрогского авиазавода. На столах стояли бутылки пива. Были выступления командования, шефов завода и выпускников.
8 и 9 ноября для желающих были выезды на концерты, кино и театр в Ейск.
10 ноября мы получили командировочные предписания и проездные документы. Каждый узнал место назначения, условный номер авиационной части и срок прибытия к месту службы после месячного отпуска. Я, конечно, взял билет на поезд в Ленинград, к маме. В то время здесь, после окончания техникума, став геодезистом, работала моя тетушка Женя, как я ее звал. Она была служащей Красной армии и работала в топографическом отряде Ленин градского военного округа. Я послал телеграмму отцу в Днепропетровск, где он работал на заводе, производившем аппараты связи. Мне хотелось перед отъездом на Дальний Восток повидаться с родными. За столом мы долго говорили о том, что отец и мать теперь свободны от брака, не пора ли им вновь соединиться, извиниться за ошибки, тем более у мамы квартира в Колтушах, а отец таскается по частным углам. Они пришли к взаимному соглашению и обещали мне, что теперь не будет никаких Иван Петровичей, который своей начитанностью пленил сердце матери, и она не разглядела его черствую душу.
На следующее воскресенье мы устроили праздник. Приехала из Ленинграда тетя Женя, а мама пригласила к нам Брянцевых – Ольгу Викторовну с мужем. Последний, будучи инженером института имени И. П. Павлова, пригласил мою маму на работу в Колтуши. Приехала Вера Алексеевна Чикина, окончившая с моей мамой гимназию и учившая меня по литературе и русскому языку в Брянске. Я был очень рад встретиться со своей учительницей. Я вспомнил, как она вызвала меня для ответа по произведению Пушкина «Евгений Онегин». Я начал со слова «значит», а Вера Алексеевна оборвала меня и сказала: «Ничего не значит, садитесь».