Но особенно нам любоваться городом времени не было, нам надо было отовариться. Когда мы ехали в Новгород, я так был рад, что оторвался от этого чертова шурфа. Всю дорогу пою песни в этом кузове, хоть и трясет, я там распеваю всякие патриотические песни. И парень, который ехал со мной, мне подпевал, но у него ни слуха, ни голоса. Что бы он не пел, все песни у него получались на мотив – «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, чтобы с бою взять Приморье, белой армии оплот». К нему дома соседка приходила и говорила:

– Ты одну и ту же песню поешь.

А он:

– Как, я разные песни пою.

Приехали на базу, там же все по наряду, не так просто – пришел, заплатил, залил пять бочек, и поехал назад, нет, нужна разнарядка. А на этой базе очередь, до хрена машин стоит, и мы со своими бочками на жаре.

Уже отстояли очередь, а тот, который разливает, говорит:

– Мы в вашу машину не будем бензин разливать, солярки, ладно, плеснем, а бензин – нет, потому что у вас глушитель не туда выведен.

Потому что глушитель в обычной машине сзади под кузовом, а, оказывается, тут надо глушитель впереди, за кабиной сразу, и наверх, выше крыши, чтобы искры не попали, и не сгорели бы мы вместе с этой машиной.

Ну, не дают бензин, и все, хоть тресни. Раиса Ивановна, что делать, бегает, ей-то было лет 25, наверное, совсем растерялась, бегает, все это, с сумкой своей полевой, мы ей посоветовали: «Давайте за деньги найдем нужную машину». Мы договорились с одним шоферюгой, у которого машина была приличная, с трубой с этой выхлопной наверх, перекатили бочки пустые к нему, подъехали, все, залили нам бензин, керосин и всякое прочее. Пять бочек. Бочки тяжелые по 200 литров, черт, как мы их вдвоем там кувыркали?

Просто вот была сила, энергия, а сейчас не так. Не узнаю Григория Грязнова, куда эта сила прежняя девалась, (в «Хованщине» Мусоргского) сейчас что-нибудь сделаешь, и уже тяжеловато. Ну вот, мы это загрузили, и назад поехали. Получилось такое развлечение замечательное, несмотря ни на трудности, ни на тяжелые нагрузки, перегрузки, очереди, целый день проторчали, к вечеру поехали назад, приехали.

А вообще это дело не Раисы ездить за горючим, а прораба, который способен только водку пить, за воротник закладывать.

После этой поездки Раиса послала меня на буровую, для того чтобы у меня была не только горная, но и буровая практика. Я дня три там покрутился младшим рабочим, а там мне и делать нечего. Младший рабочий на буровой, так, на побегушках. Сейчас нет такой должности, ее вообще ликвидировали. Ну, я там повертелся, там ничего сложного-то, за движком смотреть.

Практика кончилась. Раиса мне хорошую характеристику написала. Распрощались мы со всеми, с коллектором Людой, такая полноватая девица с пышным бюстом, но кожица-то у нее тоненькая, смуглая, ничего, но почему-то не замужем, еще с одним коллектором Леонидом. Он все к этой Люде подъезжал, любовь крутил. Леонид дал нам в Ленинграде адрес:

– Будете в Ленинграде, вот зайдите на квартиру, передайте моей жене привет и письмецо, она вас обедом покормит.

И когда мы приехали в Ленинград, ходили к жене Леонида, такая оказалась молодая стройная интеллигентная женщина, а он козел какую-то толстую Люду нашел. Я по молодости в этом деле мало что понимал. В Ленинград мы доехали с большим трудом, Господи, столько же было народу в вагоне. Как селедки в бочке, вагон, он вообще резиновый, наверное. И поехали, стоим, нас прижали так, что руки не поднять. А у нас на полу между ног чемоданчики. Мама собирала на практику, как на войну: рубашки там, майки, трусы и полотенца. В этой толпе по карманам лазают тоже эти специалисты всякие-разные, то у бабки разрежут вещевой мешок, из него все вываливается, вся ее нехитрая снедь: пышки, лепешки. После войны много было шпаны, карманников, воров и хулиганов. Много пришлось работать органам, чтобы как-то очистить народ от этих паразитов.