Он спешит запомнить краски марсианского рассвета, чтобы потом воссоздать их на витражах сомнительных улиц, на изогнутых каракатицей стенах пыльных домов Сингуляруса. Запечатленные цепкой памятью оттенки, Хельг переносит на картины, которые он пишет на стекле. Как и на Земле, он продолжает работать в аэрокосмическом объединении «Фаэтон», а свободное от основной работы время художник посвящает творчеству, его отзывчивые коллеги сделали хельговский талант достоянием Совета города, который и поручил ему грандиозную работу по росписи новых домов и Главной галереи на центральной площади марсианской столицы. Все с благородной целью адаптации. Совет определил в «Фаэтоне», марсианское отделение которого занимается Программой совершенной логистики в северном полушарии Марса. Пусть пока больше рисует в галерее, а если одобрит ассоциация марсиан, ему выпадет честь раскрасить в новый цвет старичка Кьюриосити – успешного марсохода, полсотни лет послужившего науке, сейчас отдыхающего на подштрихованном вольфрамом пьедестале из легированной стали. Сюда, к мифическому марсоходу должна подойти новая суперскоростная трасса.

Хельг ненадолго расстегивает скафандр, нащупывает в нагрудном кармане нижней рубашки из хлопка сухую веточку лаванды, невесть как у него оказавшуюся – все, что относится к хозяйству, занимает его на Марсе столь же мало, сколько касалось его быта и на Земле, когда он бывал в командировках; вдыхает знакомое ощущение по памяти (запахи на Марсе почти не слышны), которое медленно выводит его из обморока настойчивой мысли « Марс… Что я тут делаю?», и направляется к дилижансу. В этой томительной пустоте марсианской атмосферы жизнь протекает вне времени и пространства с путаницей дней и памяти. Он оборачивается и в последний раз оглядывается на Землю – его земное несуществующее сущее серой тенью проносится по яркой округлой голубизне и исчезает. Прикладывая неимоверные усилия, чтобы сдержать крик отчаяния, он дает слово сопротивляться холодной мертвой прострации:

– Благослови мать дитя свое, остаться земным существом – шепчет он, вспоминая бедную немолодую женщину, свою маму. – Как ты там поживаешь? Пусть хранят тебя силы земные, я всегда думаю о тебе. Свидимся ли?

Ему необходимо движение, и он летит в сторону долин Маринера. Вокруг него неведомый мир дышит и живет своей жизнью, так что мужчина чувствует себя внезапно упавшей с неба, лишней деталью забавной, но чужой декорации. Влажный ветер, возможно, со стороны равнины Эллады, рассеивает туманную дымку, кружит клочки тумана в разреженной атмосфере над валунами. Туманные обрывки, поднимаясь вверх, превращаются в огромные и тонкие танцующие столбы, наводящие мистический трепет. Хельг думает, как запечатлеть их на стекле. Его хронометр показывает шесть часов земного времени – необходимо возвращаться в жилые туннели, из-за повышенной радиации пребывание на поверхности Марса ограничено.

Когда он возвращается в город и, бросив свой дилижанс в мыльном тупике, (так прозвал он конечную станцию общих и доступных для всех летательных аппаратов – прозрачных, с тонкими стенками, как мыльные пузыри, и ненадежных по виду), бредет к центральной площади, окруженной домами-ракушками цвета махагони. Хельг не замечает, как в его сторону катит один из шустрых пузырей и выпускает на волю высокого робота с молочно-белой кожей, который нагоняет его своим летучим бегом у самых ворот, предваряющих эспланаду. Они недолго разговаривают – спорят, судя по голосам, продвигаясь по длинной улице без определенного рельефа.

Видно, что робот чем-то сильно огорчен и считает себя виноватым перед Хельгом: «Ты еще можешь вернуться на Землю», говорит он привычно и чисто по-марсиански добавляет – «Меня из-за сюда попал ты». У марсиан своеобразно протекают мыслительные процессы, мыслят и говорят они с конца. И разумная машина, бывшая до земной эпопеи марсианским созданием, скоро перестроилась на родной лад. «Время назад отмотать есть способ. Ты можешь опять стать землянином, погибнуть должен я только. Спасать меня было не надо тебе». Ясно слышно, как человек, отвечая, отрицательно качает головой и повторяет – «Старые, старые сказки».