Тот, кто был чуть повыше, что-то медленно произнес.

– Не силен я во французском, Исаак, – повернулся Константин к старому еврею, как всегда, оказавшемуся рядом с князем. – Ты сделай уж милость, переведи, что он говорит.

Купец, вопреки своему обыкновению, тараторить не стал, а произнес нараспев, стараясь соблюсти как можно больше сходства даже в интонациях речи:

– Они говорят, что их зовут брат Якоби и брат Франсуа.

– А кто есть кто?

– Я – брат Франсуа, – внезапно произнес вслед за купцом тот, что был повыше, на русском языке, хотя легкое грассирование все-таки выдавало в нем француза, – А он – брат Якоби, – указал Франсуа на своего спутника и тут же добавил: – Ты обещал нам, княже, через своего человек, что дашь нам воля и нет теснить.

– То, что я обещал, я всегда выполняю, – спокойно подтвердил Константин, и мгновенно по тесно сгрудившейся толпе переселенцев пронесся еле уловимый вздох облегчения. Одно дело, когда право верить так, как твоей душе угодно, тебе обещают от чьего-то имени, и совсем другое – когда этот кто-то самолично подтверждает данное им обещание. К тому же высокому широкоплечему русому здоровяку, кажется, вполне можно доверять – слово свое сдержит.

Однако тут непонятным для князя было совсем иное – сам вздох.

– Они что, все на русском разговаривают? – повернулся он удивленно к купцу. – А какого же рожна я тебя тогда мучил и всюду за собой таскал?

– Они не разговаривать, – пояснил вместо Исаака Франсуа. – Они чувствовать тут, – приложил он руку к сердцу. – Ты есть добрый. Они верят твой.

– К тому же пока они плыли, то все время пытались говорить с твоими воинами, – добавил купец. – Старый Исаак не мешал им. Ведь чем раньше они заговорят по-русски, тем легче будет им здесь освоиться. Или я не прав? – вскинулся он озабоченно.

– Да нет. Прав, конечно. А как же Франсуа?

– Он тратил все свое время на то, чтобы научиться говорить, – медленно произнес Исаак.

– Я хорошо мочь разговаривать, – кивнул тот. – Ошибаться тоже мочь – это есть. Якоби стараться тоже, но хуже мочь.

– Тогда слушай, Франсуа. Я через Исаака передал всем вам, что вашу веру никто никогда не утеснит. Так?

– Это есть так, – подтвердил Франсуа.

– Я сдержу свое слово. Вы будете молиться так, как угодно вам. Вы будете крестить своих детей так, как это принято у вас. Не помню, в чем там у вас отличие, но наплевать[38]. Все равно никто из моих людей не посмеет помешать вам хоть в чем-то.

– Мы благодарность. Нет, благодарить тебя, княже, – поправился Франсуа.

– Но я не обещал вам, что не буду препятствовать, когда ты или кто-нибудь другой станете не только совершать свои обряды и руководить своими людьми, но еще и проповедовать среди моих воинов. Да и среди местных жителей тоже, – добавил князь тут же. – Поэтому мне очень хотелось бы перед отъездом взять с вас обоих такое обещание.

В ответ Франсуа лишь молча отрицательно покачал головой. Якоби тоже.

«Прямо как китайские болванчики», – почему-то подумал Константин.

– Они, – кивнул Франсуа в сторону остальных переселенцев, – мочь дать тебе это слово. Мы – нет, – и пояснил чуточку жалостливо и снисходительно, как несмышленышу: – У нас обет. Мы обязаны это делать. Всегда.

– А обет снять нельзя? – осведомился Константин, напряженно размышляя в поисках выхода из ситуации, казавшейся весьма простой, а на деле очень и очень неоднозначной. – Мне бы очень не хотелось омрачать нашу встречу и первые хорошие приятные впечатления от нее обещанием строгих наказаний.

– Обет дан нам по своя воля, – твердо ответил Франсуа.

– Добровольно, – помог с переводом Исаак.