В свою первую зиму Воркута погрузилась в кризис, который так и продолжался почти до конца десятилетия. Материалов для строительства бараков или любых других постоянных убежищ не было, поэтому заключенные зимовали в землянках, которые отрыли в крутых речных берегах и покрыли дерном. Эта зима была особенно холодной: температура регулярно опускалась ниже −50° C. Продуктов хватило только до апреля50. В советских архивах, кажется, не сохранилось никаких официальных данных о смертности, но, без сомнения, сотни заключенных умерли в ту первую зиму от болезней, холода и голода. Здесь, на географической окраине обширной территории Советского Союза, зияющая пропасть между утопическими планами советских руководителей и реальными возможностями государства по исполнению этих планов стала очевидной и повлекла трагические последствия51.
Сталин и Политбюро, не зная о трагедии, разыгравшейся на берегах Воркуты, или относясь к ней безразлично, сохраняли энтузиазм в отношении перспектив угледобычи в этом регионе. В марте 1932 года Политбюро снова рассмотрело вопрос о добыче угля в Печорском бассейне «ввиду необходимости создания своей собственной угольной базы на Советском Севере»52. Заслушав отчет комиссии, которой было поручено изучить перспективы развития, Политбюро приняло другую резолюцию, где потребовало выделить ресурсы и задало плановые показатели по добыче угля. В этой резолюции отмечалась важность открытия угольных месторождений и требовалось вести добычу угля «в комплексе с развитием производительных сил Печорского района». К 1 октября 1932 года нужно было завершить геологическую разведку и заложить три шахты. Предполагалось, что к 1933 году Печорский край в целом (включая две другие шахты) произведет 300 тысяч тонн угля. Резолюция также требовала построить железную дорогу между реками Воркута и Уса, что позволило бы сплавлять уголь вниз по Печорской речной системе и доставлять в Архангельск53. Работа на Воркуте должна была идти теми же темпами, несмотря на тяжелейшее положение, в котором оказались колонисты.
К лету 1933 года местным и краевым властям было совершенно ясно, что исключительно тяжелые условия, сложившиеся зимой 1931/32 года, не улучшились. Безжалостная природная среда, хронический дефицит продуктов и строительных материалов и бездарное планирование ставили заключенных на грань выживания. Особенно резкий анализ ситуации сделал начальник Усинского отделения Даниловский в рапорте Якову Морозу, начальнику Ухтпечлага54. Из 2852 заключенных, «колонистов», незаключенных и ссыльных в Усинском отделении не менее двух третей, по оценке Даниловского, были непригодны к труду по состоянию здоровья. Официально лежали в больницах лишь треть заключенных, но только потому, что для них не хватало мест. Условия в больничных бараках были так плохи, что сотни заключенных предпочитали продолжать работу, лишь бы там не «лечиться». Цинга, которую Даниловский называл «бичом Усинского отделения», сеяла смерть среди людей, практически брошенных на произвол судьбы. Трудно было ждать, чтобы какой-либо заключенный долго выдержал в условиях Арктики, живя в палатке или землянке и не получая достаточного питания. В одном только 1933 году умерли 686 заключенных – почти каждый пятый в отделении