Особенно я занимался, по поручению учителей, художественной самодеятельностью, и это требует отдельного абзаца.

Руководила художественной самодеятельностью моя любимая учительница Татьяна Алексеевна. О ней несколько слов. Девичьей ее фамилии я не помню (или не знаю), она вскоре вышла замуж за молодого председателя колхоза Бусурина (никакого отношения не имеет к упомянутому выше хулигану, в деревнях много одинаковых фамилий). Молодая, красивая, тактичная, никогда не кричит – даже хулиган Бусурин ее слушался. Всегда скромно (по достатку), но симпатично одетая – прицепит какой-то кружевной воротничок, бантик – девчонки глядят во все глаза, а мальчишки краснеют, когда она на кого-то обратит внимание. Как она попала в эту глушь? Наверное, была родом отсюда. Преподавала она ботанику и зоологию, а у нас была еще классной руководительницей. Эти уроки она старалась сделать практическими. Вот дает задание, чтобы на следующий урок по зоологии кто-то принес лягушку (фамилий не называет). Задание добровольно выполняю я, по дороге в школу ловлю лягушку и приношу. Мне же приходится ее на столе препарировать, демонстрировать все органы, в частности, если на лапки мертвой лягушки посыпать соль, они будут сокращаться. А вот дает задание принести петуха. Я с трудом уговариваю бабку зарезать одну курицу, под обещание, что я потом принесу ее обратно. Также препарирую. Учительница показывает, что если птица садится, у нее автоматически сжимаются пальцы. Теперь мне понятно, почему даже сонные птицы не падают с веток. А вот мы всем классом на уборке картошки. Земля раскисла, и у моих старых ботинок отваливаются подметки. Учительница это замечает, и на следующий день мне как сироте вручают новые американские ботинки. А еще мне вручают американские (лендлиз) коричневые штаны на лямках. Штаны прочные, неизносимые. По-моему, в них ходил еще Том Сойер, но так и не износил. Правда, они, неизносимые, трут в промежности, но это пустяки. Никогда у меня не было таких штанов. Они прочные настолько, что когда я, прыгая с забора, зацепился штанами и повис на колу, они даже не треснули, и я долго барахтался, прежде чем освободился.

Но вернемся к самодеятельности. Первая пьеса была – «Молодая гвардия». Мне Татьяна Алексеевна поручила завидную роль Сережки Тюленина, хотя я к ней нисколько не подходил. Кроме того, я был, так сказать, помощником режиссера. Ничего, играли не только в школе, но и в деревенском клубе, народу было битком, хлопали так, что мхатовцам было бы завидно. Названия второй пьесы я не помню, тоже про войну. Здесь возникла коллизия – никто из ребят не хотел играть фрица. Пришлось мне, как добровольному помощнику режиссера, взять эту роль на себя. Я нашел немецкую офицерскую фуражку, кобуру с настоящим немецким пистолетом (этого добра у нас тогда было навалом), и еще зачем-то трубку. Трубку я на сцене даже закурил, стараясь не вдыхать дым. На спектакль в клубе приехало районное начальство – начальник РОНО (отдела народного образования) и кто-то еще. И вот, когда меня в соответствии со сценарием партизаны убили, я, видимо, так удачно упал, что на последующем разборе начальник РОНО спросил: «Ты куда после семилетки?». Я не знаю. «Поступай в калининский вагоностроительный техникум». Кто помнит, у Хазанова юмореска: «Поступай в кулинарный техникум». Меня это не впечатлило. Тогда мне предложили поступать в ленинградское речное училище. «А кем я буду?». «Штурманом». Вот это мне нравится! Так и определился мой выбор пути, но здесь я выхожу из детства.