Сильная засуха сорок шестого года уничтожила почти весь урожай и привела к голоду. Спасали продуктовые карточки и дедушкин сад-огород. Земля потрескалась и жила в ожидании дождя. Дедушка, относившийся к деревьям как к людям, жалел их, уговаривал потерпеть и носил из почти засохшего колодца воду. Сад поливал ранним утром и поздним вечером. Розочка однажды спросила дедушку, почему дождевые черви вылезают на поверхность, как только пойдет дождь. Дедушка отшутился:

– Слышат, как капли стучат по земле и выходят.

Розочка, чуткая от природы ко всему живому, помогала дедушке и жалела червячков: отодвигала камушки, старалась заглянуть в щели сухой потрескавшейся земли… как они там? что пьют без дождя? что едят?

Бабушка творила чудеса и готовила из овощей все, пуская в ход и вершки и корешки. Мама снова работала медсестрой и возвращалась поздно вечером, уставшая и молчаливая, от ужина обыкновенно отказывалась. Они по-прежнему спали с Розочкой вместе, на бабушкиной перине обнявшись, страшный сон не возвращался, и Розочка надеялась, что это навсегда.

Днем пообедав борщом из крапивы и хлебом, напоминавшим глину, девочка вместе с другими ребятами отправлялась на поиски чего-то съестного. Яблоки в колхозных садах, свежие початки кукурузы – дома Розочке доставалось, но кукурузные лепешки получались такими вкусными! Но, пожалуй, самым вкусным угощение была для девочки горбушка свежего черного хлеба с вдавленным пальчиком углублением в самом центре мякиша! А внутрь… внутрь добавлялось пару капель пахучего растительного масла. С такой вкусной горбушкой можно было бежать на улицу и гулять до самой ночи, но такое случалось редко.

Отоваривать продуктовые карточки и выстаивать очереди было в ту пору не так-то просто. Длиннющие очереди занимали с раннего утра, и как правило, это ответственное дело доверяли детям. Смышленая и бойкая Розочка, простояв как-то несколько часов за хлебом, вдруг испытала странное чувство: вначале она перестала слышать, шумное разноголосье очереди исчезло вмиг, толпа замолкла, как в немом кино. А потом, так же внезапно, как и слух, пропало зрение и девочка провалилась в сон. Может быть, солнце начало припекать, а может сказались особенности растущего организма – но очнулась она в машине, где ее подбрасывало вверх и вниз. Она лежала в открытом кузове и смотрела в небо – всегда новое и такое разное, с бегущими облаками и смыкающимися сводами зеленых деревьев. Это было совсем не то небо, что Розочка видела лежа на траве в дедушкином саду. А рядом сидел молоденький милиционер с добрым лицом и голубыми-голубыми глазами. Ее лицо залилось краской:

– Ну, очнулась? Че ж ты так падаешь, как подкошенная? – улыбнувшись, сказал он.

– Ну, лежи, лежи… домой тебя везем.

И девочка запомнила не голубое небо над головой, не эту необычную для нее поездку, даже не карточки, которые заботливо вложил ей паренек в руки (ведь это чудо было, что вернули, обычно потерянные пропадали!), а то, что ей было стыдно за босые грязные ноги и заштопанное бабушкой белье. Кто же знает, как именно она упала… вдруг видел кто?

И она всю дорогу домой старалась опустить короткий, из маминого платья перешитый, сарафан как можно ниже, спрятать грязные, чумазые ступни под ветошью, на которую ее положили и притвориться спящей. Стыдно, стыдно-то как, Господи!

Накануне Нового года Ниночка сделала сама себе подарок – не простой, а с обязательствами. Купила наконец месячный абонемент в тренажерный зал, решив, что теперь-то уж точно займется собой. Она знала, что не при каких обстоятельствах не отважится по доброй воле оторваться от домашних дел, доставляющих ей удовольствие, и от четырехлетнего сына. Уговоры подруг, убеждения мамы, всегда, надо признаться, готовой повозиться с внуком, не действовали. Мужу она нравилась всегда – стройной, как лань, и слегка округлившаяся после родов (он называл ее с любовью «сдобной булочкой», а она в ответ «сухим коржиком», сравнивая его стройное, поджарое тело с жестким коржиком из школьной столовой), поэтому причин будто бы и не было, но сама Нина знала, что пора… Тяжело стало подниматься на четвертый этаж без лифта, болела спина, носить себя такую было непросто, удовольствия не доставляло. Скоро, в конце января, должна была выйти на работу, обновить гардероб, а услышать от анорексичных продавщиц в магазинах одежды «у нас только до сорок восьмого» не хотелось. Она, признаться, стеснялась заходить в яркие, роскошные, ослепляющие своей рекламой торговые центры главным образом из-за этих ухоженных, прекрасно одетых, искусно подкрашенных «консультантов» – всегда чувствовала себя в их присутствии неполноценной.