Вот пример рыбака-одиночки в Кольском заливе. Здесь есть губа Собачья, даже не губа, а небольшая бухточка, прикрытая от северного ветра. Там, у ручья, в небольшом домике жил помор Степан Васильевич Новосельцев с говорящей фамилией. У него была своя ёла, и он ловил рыбу один. Однажды на промысле, как вспоминал наш дед Александр Житких, ёлы рыбаков стояли рядом, а у Новосельцева зацепился за дно якорь. Кто-то из поморов посочувствовал, «Что Степан Васильевич, «зарочилось», то есть зацепилось. А потом, когда тот якорь все же вытащил «Что Степан Васильевич, отрочилось». Тут Новосельцев вспылил и ответил тирадой непечатных слов. После такого ответа никто из рыбаков не хотел общаться с этим угрюмым Новосельцевым.

В соседней губе Ваенгской, в устье одноименной реки, где сейчас расположен г. Североморск, в начале 30-х годов стояли 5 домов и жили пять финских семей. Два дома находились за быстрой речкой и к ним шел мостик, а три других стояли справа от современного бетонного моста. Финны здесь были не редки, например, население Белокаменки, Росляково (Грязная губа) было почти исключительно финским.

Всех этих рыбаков с середины 30-х годов унесла с их насиженных мест либо волна сталинских репрессий, либо лихорадка коллективизации, если вовремя не исчезли сами, как обитатели Ваенги, собравшие пожитки в лодки и исчезнувшие в одну из ночей.

Более двух лет правительство задерживало выдачу ссуд и какого-либо ведомства по обустройству колонистов создано не было. Поморской бедноте, лишенной поддержки властей пришлось переносить большие лишения, жить в землянках, голодать, болеть. Дома построить было не из чего, за привозной лес надо было много заплатить. Тем не менее, в середине 90х годов XIX века на Мурмане возникли 39 колоний, в которых проживало более 1200 человек, а в конце века уже более 2 тысяч.

До переселения, ближе к промыслам, чтобы заработать на семьи, крепкие мужики уходили на тресковый промысел в Колу еще в конце зимы. Путь был трудным, на преодоление которого сейчас уйдет несколько часов, продолжался неделями пешком. Такие переходы до Колы и дальше на промысел могли стоить здоровья, а то и жизни. Но и отсюда ходить на Мурманское побережье тоже было не близко, на парусном судне, надо было пройти около 60 км по извилистому Кольскому заливу, а там еще по морю до места лова. Ясно, что уходить приходилось на длительный срок, а то и на несколько летних месяцев, жить в тесных времянках в антисанитарных условиях. Заботиться о жилищах не было времени, все оно уходило на ловлю и обработку рыбы. Как говорили поморы: «Жизнь наша на станах хуже каторги».

Единственное фото рыбака-помора Александра Илларионовича Житких с паспорта.

Поэтому в конце XIX века, точная дата неизвестна, прадед Илларион Антонович Житких с семьей переселился из Колы в Териберку. Основная причина уехать на суровое побережье была близость к рыбным местам и возможность при этом жить с семьей, а не уходить в станы на долгое время. К 1883 году он колонист Териберки, затем гражданин Териберки. В 1894 г. имел в Териберке дом, 4 овцы, 3 оленя, шняку и 3 карбаса. Был членом Териберского церковно-приходского попечительства. В 1883 г. Женился на дочери мещанина г. Колы Сусловой Марии Степановне. Детей было семеро- Александр, Наталья, Михаил, Елена, Анна, Дмитрий, Гавриил. Жизнь поморов на промыслах была настолько опасной, что даже из больших семей доживали до старости далеко не все. В Териберке Илларион потерял троих сыновей, кто погиб в море, кто на первой мировой войне. Трагически сложилась судьба одного из них – Дмитрия. Шняка, на которой он рыбачил с поморами, в районе Семи островов при шторме перевернулась, но рыбаки смогли выкарабкаться на ее киль. Проходившие мимо рыбаки спасли всех, но психика 18-летнего парня не выдержала, он помешался.