Соответствие какой-либо импровизации или отдельных её параметров, а также деятельности импровизатора в целом известным правилам, нормам и музыкальным ценностям музыковедения не есть теоретическое суждение об их реальной ценности, об их соответствии определённым идеалам современной публики.

Чтобы понимать друг друга (импровизатор – публика) необходимо применять некоторые значимые для этого нормы, так как суть музыкальной речи – действие, происходящее между людьми. Импровизатор должен исходить из убеждения, что общие ценности существуют и для их достижения эмпирические процессы импровизации должны осуществляться именно в рамках этих систем ценностей, которые реализуют функцию определённых творческих аксиом (принципов или положений). Иначе может случиться, что, вследствие неправильно ориентированного в процессе выбора творческого метода и целей, развитие деятельности приведёт к одним заблуждениям и нелепостям, к неадекватности в понимании генерализующих ценностей, к отсутствию опережающей рефлексии в процедурах выбора индивидуального творческого метода.

Было бы ложным установление в творческие процессы импровизации аксиом и норм, имеющих априорное значение, путём выведения их из субъективной эмпирической деятельности отдельного импровизатора. Они – только определённые правила, регулирующие способ совместного действия. В результате этого совместного действия становится возможной возникновение совокупности индивидуальных восприятий любого содержания и вызываемых им чувств. Аксиомы и нормы мы не выводим, а только их осознаём.

Психологические аспекты освоения основ импровизации. Исследование психологии освоения музыкальной импровизации целесообразно проводить совместно с исследованием специфики психологических особенностей самого процесса музыкальной импровизации.

Процесс импровизации – это вид творчества, предшествующий письменной музыкальной композиции, попытка извлечь порядок из хаоса, чисто интуитивный поиск в многообразии впечатлений и эмоций, свободный полёт прихотливой фантазии. Она может содержать в себе как позитивный, так и негативный смысл (Рунин, 1980). Всё это знакомо представителям разных культур и исторических эпох (Сапонов, 1989; Мартынов, 2002).

Вопросы, связанные с психологией творчества, психологией импровизатора очень важны для темы данной работы. Однако они являются относительно новыми и слабо изученными. Само по себе «сознание импровизатора» и, тем более, «творческое поведение» импровизатора и его зависимость от рассудочного, понятийного, логически-опосредствованного, а также, чувственного, созерцательного, интуитивного, непосредственного восприятия бытия часто рассматривается отвлечённо, теоретически, а то и вовсе умозрительно-спекулятивно. Не учитывается то, что каждый импровизатор имеет свои «точки отсчёта», свои причины быть «собой» и право создавать свои законы творчества. Что все поведенческие альтернативы практически реализуются в широком диапазоне – от установки «правило ни в коем случае нарушать нельзя» и до «правила ни в коем случае придерживаться нельзя».

Понятие «процесс импровизации» характеризуется множественностью смысловых значений. В зависимости от контекста семантика понятия не всегда адекватна его этимологии. Определяющим процесс импровизации признаком, который подчёркивает этимология, является внезапность, неожиданность. Интересующее нас явление при таком подходе рассматривается, прежде всего, как творчество без предварительной подготовки. Таким образом, акцентируется момент субъективной неожиданности, который должен обеспечить наибольшую непосредственность в становлении художественной мысли. В этом случае ещё до того, как сможет вмешаться самокритика импровизатора, образы, образные связи и эмоциональные оценки уже успеют заявить о себе в полной мере (Рунин, 1980). Это, в основном, и отличает импровизацию от композиции (Сапонов, 1989; Мартынов, 2002).