Озеров трясет головой, как будто избавляясь от грохота в ушах, и поворачивается к стоявшим сзади машин его взвода.

– Пока остановимся здесь.

Он спрыгивает на землю и показывает дорогу. КВ задним ходом въезжает в какой-то двор, предварительно снеся невысокий выкрашенный в зеленый цвет деревянный забор, и встает среди садовых деревьев. Остальные танки тоже стали заезжать в соседние дворы.

Немного в стороне от дороги притулилась перевернутая упряжка с немецкой пехотной гаубицей. От гаубицы отлетело колесо, весь передок разбит в щепки. Трупы лошадей лежат, запутавшись в постромках. Одна лошадь жива, пытается встать, смотря на людей грустными просящими глазами.

– Товарищ лейтенант, – произносит один из танкистов, – может, пристрелить лошадку-то?! Мучается ведь.

– А почему пристрелить? – Озеров подходит поближе, – Она ведь вроде и не ранена. Смотри, запуталась просто, и придавили ее. Зачем же стрелять. Славное животное. Посмотри, какие у нее глаза. Стрелять в немцев надо, а лошадь-то хоть и немецкая, но она же в этом не виновата. Эй, – он поворачивается в сторону своих танков, – Ребята, давайте сюда!

К командиру подбегают несколько танкистов.

– Ну-ка, давайте лошадь освободим!

Шестеро танкистов оттаскивают мертвых лошадей, обрезают постромки, и спасенное животное поднимается на ноги. На нем действительно не видно следов ранений. Лошадь не пытается удрать, и казалось, с благодарностью смотрит на своих спасителей. Озеров подходит к ней, достает из планшета кусок хлеба и кормит. Мягкие губы осторожно берут краюху и тычутся лейтенанту в плечо. Он гладит шею бедолаги.

– Давай, лошадь, иди отсюда, – Озеров даже смущается от такого проявления чувств, – Иди, не место тебе здесь.

Он хлопает ее по холке, и лошадь, как будто поняв его, неторопливо бредет по улице.

– Ну, все, – приструнивает Озеров стоявших вокруг, – Цирк окончен, сделали доброе дело, теперь по машинам.

Он подходит к своему танку. Вылезший из танка экипаж осматривает машину. Вся лобовая броня в щербинах, видимо, от пуль противотанковых ружей и осколков снарядов. Есть и несколько следов посолиднее, от попаданий бронебойных снарядов небольшого калибра.

– Ну что, держит броня? – громко и весело спрошивает лейтенант.

– Так точно, товарищ командир, – отвечает механик-водитель ефрейтор Махотин, – Сколько в нас не попадали и вон только что. Комариные укусы.

– Укусы, – недовольно ворчит стрелок-радист Павлов, – Видел, что от семерки осталось? Башню снесло и весь экипаж погиб. И у Осадченко танк сгорел.

– Ладно, не наводи тоску, – машет рукой Махотин, – Мы слава богу живы. У нас, может, командир толковее, – он смотрит на Озерова и подмигивает ему.

Озеров смеется. Его водитель лицом походит на негра, только глаза светятся, и подмигивание выглядит комично.

На улице с грохотом останавливается КВ, из него вылезает командир роты капитан Ряхин и подходит к ним.

– Озеров, ты что тут прохлаждаешься?

– Так, товарищ капитан, приказано взять деревню и встать у околицы, – вытягивается лейтенант.

– Правильно приказано, только какого черта вы все повысовывались? Пулю захотели получить? Экипаж должен быть в танке. А то по поселку немцы еще ползают. Понял?

– Так точно.

– Если понял, значит сидишь здесь и ждешь приказа.

Уинстон Черчилль с сигарой во рту сидит в кресле. Напротив сидят члены военного кабинета: Галифакс, Синклер, Антони Иден, Александер

– Мне кажется, – говорит Черчилль, – что наши проблемы с Германией, теперь можно отодвинуть на второй план. Кажется, Гитлеру в ближайшее время будет совсем не до нас. И это хорошо. У нас будет время спокойно подумать.