– Андрей Андреевич, плохи наши дела, – докладывает тот, – Танки встают один за другим. Ладно б немцы их били, а то ведь просто ломаются, а чинить не успеваем. В дивизии Фотченкова осталось только тридцать два КВ и сто семь Т-34. Т-28 больше половины потеряли в дороге, осталось двадцать две единицы, и по полтора десятка БТ и Т-26. В 32-й дивизии еще хуже. Осталось двадцать семь КВ, девяносто два Т-34, восемнадцать Т-26, семнадцать БТ и двенадцать Т-27. В мотодивизии осталось пятьдесят шесть танков, в основном БТ и дивизия отстает безнадежно, почти вся мотопехота идет пешком. С боеприпасами плохо, меньше боекомплекта. Про горючее я, уж, не говорю. Что делать будем?

– А что мы можем делать, Александр Алексеевич?! У нас приказ – наступать – и завтра мы с вами должны взять Краков. Чего нам, судя по всему, не успеть никак. Даже если бы было всего вдоволь. А не возьмем Краков или хотя бы не успеем взять мосты на Висле, сам знаешь, что с нами будет. Мало не покажется.

С кружкой подошел замполит – бригадный комиссар Зуев, сел рядом с Власовым на землю. Начштаба достал папиросу, закурил. Некоторое время все молчали, прислушиваясь к звукам боя.

– Вроде, уже к окраине вышли, – сказал Зуев.

– Да, похоже, – согласился Власов, – немцев-то, видать, немного, да и артиллерии у них нет. Так что еще один город взяли. Я думаю, сделаем так: вперед пустим восьмую дивизию, усилим ее шестьдесят третьим танковым полком, возьмем у Пушкина. Да пусть он его усилит, чем может. Все горючее в первую очередь в восьмую дивизию. Мотопехоту пусть сажают на танки, сколько смогут. И от Пушкина не меньше роты мотоциклистов надо в восьмую передать, там совсем от разведки ничего не осталось. Значит, восьмая дивизия идет форсированным маршем к Висле, тридцать вторая собирает остатки горючего и следом отправляет шестьдесят четвертый танковый полк с мотопехотой, все остальные части ждут подхода мотодивизии и горючего, и потом – за нами. Других вариантов я не вижу. Так мы еще можем успеть. Александр Алексеевич, вы бы попробовали еще раз узнать, что там у парашютистов. А в идеале хорошо бы с ними прямую связь наладить, а то все у нас через одно место, – поворачивается к адъютанту, – Костя, придумай перекусить чего-нибудь. Потом точно некогда будет.

Танки генерала Власова подходят к окраине городка. Остатки немцев, отстреливаясь, пытаются вырваться к лесу. Танк младшего лейтенанта Озерова доходит до конца улицы и тут в него попадает снаряд из укрытого орудия. Снаряд броню не пробивает, но удар слишком сильный и танк останавливается.

– Все целы? – кричит Озеров, в голове его стоит звон, перед глазами плавают разноцветное круги.

– Целы, товарищ лейтенант, – откликается наводчик Колесов, – Видать, осколочным шарахнуло. Броня держит. Откуда вот стреляли, только не видно.

– Егор, ты как? – кричит Озеров водителю.

– Живой, товарищ лейтенант, – отвечает тот, – Сейчас тронем, испугался я малость. Только баки у нас, считай, сухие, лейтенант. Надо останавливаться.

– Вон она! – орет Колесов, – Вон там. слева, где сарайчик, ствол торчит. Ваня, заряжай осколочным. Видите, товарищ лейтенант?

– Вижу, кончай ее, пока они нам еще не вмазали.

КВ сотрясается от выстрела. Снаряд попадает в сарай, за которым прячется немецкая гаубица, сарай вспыхивает, второй снаряд, пущенный следом, переворачивает гаубицу и разбрасывает по сторонам артиллеристов.

– Остался один осколочный, товарищ лейтенант, – докладывает заряжающий.

– Егор, – кричит Озеров, – уходи за эту хату. Чего стоять посреди дороги!

Танк сносит забор и вползает в сад. Задним ходом он отползает за хату, при этом ломает небольшой сарай. В сарае прячется польская семья: женщина и двое детей – мальчик лет семи и девочка лет десяти. Они выскакивают из рушащегося сарайчика. Кругом огонь, выстрелы, взрывы. Из-за дыма от горящих домов ничего не видно. Испуганная девочка бросается на улицу и попадает под гусеницы несущегося советского танка. Ее мать видит это и, держа за руку сына, тоже выбегает на улицу. С движущегося танка замечают мелькающие в дыму фигуры, бросившиеся наперерез танку, и дают очередь из пулемета.