– Ты правда веришь, что Земля – не единственная планета, заселённая жизнью?

– Да.

– И ты не боишься, что тебя сочтут сумасшедшей?

– Ты хочешь сказать, что человек должен отбросить свои поиски, чтобы только прослыть нормальным среди какой-то группы людей, установившей рамки нормы?

Я смолчала, потому что в действительности не знала ответа на этот вопрос.

– Витька тоже считал себя нормальным, и я не верила никогда, что он болен. Он просто отличался от остальных.

– Кто такой Витька?

– Он повесился недавно.

– А чем он отличался от остальных?

– Не знаю, – я пожимаю плечами, судорожно пытаясь найти нужные слова, – Он не был равнодушным.

Саша молчит, затем смотрит на заснеженные пригорки, и вдруг я замечаю лукавую улыбку на её уже порозовевших от мороза щеках.

– Ты никогда не пробовала играть в снежки?

– Нет.

– Но ты любишь побеситься.

– Побеситься?

Она не даёт мне времени для раздумий, потому что я прихожу в себя уже от лёгкого удара снежного кома в спину. Александра стоит в сугробе и держит наготове второй.

– Берегись!

– Не надо! – протестую я.

– Надо! – вопит она, и вновь ком летит в меня только уже побольше.

Я не могу усидеть на месте, беру охапку снега голыми руками, наскоро леплю из неё шар и бросаю прямо в Сашу. Она увёртывается, я повторяю свои движения, и новый ком уже вновь летит в неё, но только на этот раз она остаётся на месте, дав мне возможность почувствовать себя победительницей.

– Я хочу, чтобы игра была честной! – кричу я вдогонку, потому что Саша ловко убегает от меня и лепит следующий шар.

Снег хороший, влажный, как глина. В детстве я любила лепить из глины всяких зверушек: собак, зайцев, лис. Помню, в наш интернат частенько завозили глину для всяких поделок, правда, ею занимались только малыши, но я всегда охотно присоединялась к ним. Они смотрели за моими руками и задавали вопросы: «А это кто?» Я придумывала новых сказочных героев, потому что фигурки каждый раз были необычными. Затем мне пришлось рассказывать им сказки, и даже воспитательницы просили меня об этом, потому что дети без моих сказок отказывались спать и устраивали галдёж.

– А что если нам попробовать слепить снежную бабу, – предлагаю я.

Саша охотно соглашается, стряхивает снег с варежек и протаптывает небольшую площадь, где должна стоять будущая баба.

– Мы поставим её здесь, – говорит она.

– Хорошо.

Я скатываю первый ком, она чуть медленнее второй, с трудом водружаем один на другой, а затем и третий, получается нечто совершенно бесформенное, что не удовлетворяет меня.

– А если нам сделать из неё снегурочку? – спрашивает Александра.

– Только придётся много поработать.

– Я согласна, – отвечает она, совсем не страшась перспективы долгого барахтанья в снегу.

Мы осторожно сглаживаем углы, приделываем ей руки, далее следует тонкая работа, почти что художественная, потому что я работаю над чертами лица, а Саша просто наблюдает за моими движениями, ей самой интересно, что же получится. Спустя какое-то время мы обе отходим и смотрим на произведение искусства, глядя оценивающими взглядами. Придраться не к чему.

– Слушай, а ты – настоящий художник, – говорит Саша, – Ты никогда не обучалась рисованию?

– В детстве я только лепила из глины, но я никогда не думала, что у меня есть какой-то талант.

– Поверь мне, он у тебя действительно есть.

Александра восхищённо глядит на снегурочку, и я ловлю её невысказанные мысли.

– И ты не пробовала окончить курсы рисования или нечто вроде художественной школы?

– Нет.

– Почему же?

– Я воспитывалась в интернате.

– Ты – сильный человек.

– Сильный? Мне никогда так не казалось.

– Но у тебя же не было близких и родственников, ты была одна. Так очень легко сойти с ума, если только не опираться на свою волю.