Ворота распахиваются, и пред ними появляется толпа радостно визжащих да лыбящихся родственников. Гости мигом оказываются в объятиях. Родная сестра Меланьи, Юлия Смиренская, перво-наперво обнимает нежными руками Владислава; она, как всегда, перекидывается различными тривиальными фразами наподобие «сколько лет, сколько зим» или дивится, как вырос тот мальчик, которого она будто совсем недавно держала у себя на руках. Но, несмотря на все эти избитые сентиментальности, Гордин был рад этой встрече, наверное, так же искренне, как и сама Смиренская. Потом женщина прижала к груди свою любимую сестру Меланью и долго-долго её не отпускала, а Владу тем временем пришлось здороваться с Иваном Антонимовым – родным братом его матери. И как бы он не старался подавлять в своём сердце эту глубокую неприязнь при виде Антонимова, на его лице невооружённым глазом можно было увидеть те мрачные чувства, что таились у него в душе. В голову стали лезть пренеприятные воспоминания, былые ссоры и обиды. Но что остаётся делать? Приходится идти против своей воли, дабы сразу с порога не разжечь конфликт. Гордин пожимает Ивану Антонимову руку, а на его приветственные фразы отвечает лишь натянутой улыбкой. Подходит (скорее даже подбегает) Анастасия – жена человека, с которым парень только что поздоровался. Она резво и крепко обнимает Владислава не по-женски сильными руками. Так же как и её муж, она была связана в памяти Гордина с не особо хорошими чувствами. Язвительная, лживая, надменная натура, никогда не отказывающая себе в поддакивании такому же мужу, который имел хобби принижать достоинства других и выкидывать острые придирки, – вот каким человеком она представала в глазах несколько покрасневшего то ли от злобы, то ли от душных объятий парня. После всех этих приветствий, Гордин, как и его расчувствовавшаяся мама, поздоровался с детьми. И только потом вся скопившаяся у ворот толпа, в конце концов, начала расходиться. Одна половина пошла к мангалу, вторая – в дом. Гордин вместе с Меланьей примкнул ко второй.

Через некоторое время они оказались в крохотной прихожей. Крохотной она казалась из-за груды вещей, которые были неопрятно разложены то в одном углу, то в другом. Среди этих одёжек были как куртки, так и шапки – всё, что подходило скорее для зимних морозов, нежели для осенней духоты. Но даже не это так приковало взгляд Гордина. Он заметил, что посреди вещей лежало белоснежное свадебное платье. Виднелась только его небольшая часть. Парень не отводил с него глаз.

«Неужели он до сих пор не смирился? Ну что за дурак?», – мимолётно пронеслись мысли в голове Гордина.

Под ногами мешалась обувь гостей. К полкам прилипала летающая в воздухе пыль, а подоконник был покрыт засохшей грязью. Гордин постоял-постоял на месте, медленно снимая ботинки со своих ног, чтобы люди уже прошли дальше, а не толпились в тесной комнатке, и вскоре, когда все ушли, зашёл в коридор.

В гостиной, которую все родственники, увлечённые житейской беседой, не задумываясь, проходили, переливалась чарующая мелодия рояля. Скорым взглядом, окинув эту громоздкую комнату, Гордин заметил трёх детей, которым с виду было лет так десять иль двенадцать. За самим чёрным музыкальным инструментом, исполняя Fantaisie-Impromptu In C-Sharp Minor, Op.66, сидел крёстный, Дмитрий Тиховецкий. Гордин, пройдя подле дверцы, замешкался с вопросом: «Заходить или нет?». С Гординым и с Меланьей, когда они приехали, Тиховецкий не поздоровался, даже не вышел к ним на улицу. Но, несмотря на это, проигнорировать его всё равно было весьма неудобно. В итоге, потоптавшись у двери, Гордин принял решение поздороваться со своим крёстным. Ради обыкновенного светского приличия.