И Юхнов и Назар одновременно замолчали, разглядывая морской прибой на слипе. К ним подошёл неунывающий и пронырливый Сашка. У него на все вопросы уже давно были готовы ответы:

– Дружи с Федерацией, она тебя и пригреет, и накормит, и спатеньки когда нужно уложит. Вот я и поступаю в Олимпийский университет. Глядишь, однажды, Назар, а я уже высокий чиновник от спорта, или Командор Сочинского яхт-клуба! А то и повыше бери. И чего тут думать, голову только всякой ерундой забивать?

Сашка, насвистывая модную мелодию, пошёл вразвалочку вдоль яхт, где копошились юные капитаны. На одних он покрикивал свысока, другим наставительно давал совет, третьих просто не замечал, мог запросто шлёпнуть по затылку и тут же ловко отшутиться.

– Сашка, – проводив спину подростка, простительным тоном произнёс Юхнов и снова обратился к Назару, – что же мне тебе посоветовать? Ищи своё вдохновение. Вот я нашёл его тут. Дети кругом, и сам как дитя стал!

Юхнова звали в Италию капитаном на шикарную яхту одного нувориши, обещали и зарплату высокую и прочие блага. Он отказался. Дома объяснил:

– Стар я стал мотаться туда-сюда. Пора и с внуками понянчиться.

С Назаром тренер был откровеннее:

– Там оно, конечно, и сытнее, и престижнее. Белое кепи и отглаженная рубашка. В трюме движок гудит отлажено, будто табун запряжённый и послушный, за кормой вода бурлит и клокочет, белые скалы Средиземноморья. Красота! Да только может ты и стоишь на мостике, однако жеребцом из того табуна, что под палубой рвётся на волю, себя точно признаёшь – запряжённый и стреноженный, в трюме под крышкой.

Юхнов помолчал, не отрывая взгляда от моря. Потом откашлялся словно прочищая горло и снова заговорил:

– Когда ко мне подходит вчерашний малец и задаёт те же вопросы, что и ты… мне дышится свободней, и никакая федерация дыхание это не передавит. Постарайся расслышать человека в себе, так же, как ищешь попутный ветер парусом. Вот и весь мой совет, и вся мудрость.

Назар снова вышел на воду. В этот день он гонялся как никогда. Красиво, напористо, гениально. «Смотрите, смотрите, что он творит!» «Это просто уму непостижимо!»

Сашка озадаченно провожал корму яхты Назара, лихо проносившуюся мимо него: каким образом?! Сашка делал всё, что раньше приносило успех: держал нос по ветру, искал течение, и, воровато оглядевшись по сторонам, незаметно раскачивал яхту (нечестный приём в гонке). Что, конечно, против правил, но зато значительно увеличивало ход! И всё напрасно! Назар оставался недосягаемым, улетая вперёд, словно все те законы физики, что тормозили сашкиного «адмирала», отменялись для яхты Назара.

– Ты что, ветер поймал сегодня? – обиженно сопел Сашка, – или сам ветром стал?

– Или.

– Может, того – качаешь? – переходил на доверительный тон Сашка, наклоняясь вперёд. «Или» его не устраивало, и было непонятно.

– Качаю? Никогда!

– Ну и не говори, – Сашка обиженно отвернулся и скрестил руки на груди.

– А ты не дуйся, я и сам не могу объяснить, каким образом мне это удаётся. Будто всё, что было прежде, сегодня тянет меня вперёд и подталкивает в корму, дует в парус. У всех нет ветра, а у меня есть.

Сашка бросал шкоты, досадно бил по гику, закусывал губу и чуть не плача провожал «летящего над волнами Назара», – все его усилия хотя бы догнать, оканчивались неудачами.

«В чём же его секрет? Наверное, точно качает, но хитро».

Юхнов, не проронив ни слова, наблюдал гонку. Ни разу его усы не опустились тоскливо вниз, они топорщились вверх и выражали тем своё самое благодушное настроение: так держать, Назар!

Привыкшие к череде неудачных выступлений «птенца Юхнова» (как за глаза называли судьи Назара), от перспективного яхтсмена открестились и записали в хронические аутсайдеры. И вдруг: