Чьи-то руки сжимают мои плечи и волокут в сторону. Я кричу, сопротивляюсь, пытаюсь вырваться, но пальцы лишь впиваются сильнее. Звуки слышны совсем близко, почти у самого моего уха.

– Джуд, остановись! Прекрати, слышишь? Сделай перерыв, закончишь с ним позже!

Я медленно возвращаюсь в реальность, опускаю кулаки и позволяю людям распорядителя оттащить себя подальше от пошатывающегося противника.

Перерыв – время, когда делаются ставки. Чем больше банк, тем больше моя доля. Мне надо прикончить громилу. Сейчас же, пошатываясь, он идет в свой угол импровизированного ринга, где его принимают и усаживают две пары рук.

– Постарайся не свалить его в первые десять секунд, – раздается над ухом. Мужчина стоит за моей спиной, хватка становится крепче, словно он пытается удержать меня от рывка вперед. Все это игра для публики, и я поддерживаю ее – смотрю хмуро исподлобья. Внутри я именно такой, каким они хотят меня видеть, – хладнокровный убийца. Мальчик из частной школы-пансиона, опустившийся на дно жизни. Это доказывает, что благородные ничем не лучше простолюдинов.

– Ты меня слышишь, милорд? – понизив голос, спрашивает распорядитель.

– Не называй меня так, – резко бросаю я.

Это обращение мне не подходит. Никогда не подходило.

– И не приближайся к нему, – глухо произносит мужчина.

– Уж от этого я смогу удержаться. – Я говорю, не сводя глаз с человека напротив, хотя он отворачивается, не желая контакта. Он уже повержен, мы оба это знаем.

Мужчина смеется прямо мне в ухо. Кто-то протягивает полотенце, чтобы я вытер пот. Прижимаю его к лицу, и на мгновение плотная, шершавая ткань заглушает свет и шум. В моменты крайней усталости, когда дал излишне большую нагрузку телу, я умею отключать голову и чувства: я ни о чем не думаю, ничего не чувствую, просто существую. Такой момент уже близок, и я жду его с болью, которая всегда со мной.

Убираю полотенце и сразу натыкаюсь взглядом на огромную фигуру Дазриэля. Он с легкостью движется сквозь толпу. Рукава его рубашки закатаны до локтей. На руках видны магические рисунки, похожие на извивающиеся языки пламени изумрудно-зеленого цвета.

Он не обращает внимания на негодующих людей, остающихся за спиной, и шагает вперед через ринг, словно не замечая, что идет поединок.

Останавливается прямо передо мной, произносит слова приветствия. На лацкане красными искрами переливается камень-булавка.

– У Руби есть для тебя работа.

– Он еще здесь не закончил, – вмешивается распорядитель и крепче сжимает мои плечи.

– У Руби есть для тебя работа, – повторяет Дазриэль, словно не слыша и не замечая возражений.

Я стряхиваю с себя руки, вытягиваю из-за спинки кресла рубашку и, работая локтями, начинаю пробираться к лестнице. Вой недовольства за спиной нарастает. Это место всегда было для меня отдушиной, стало оно таковым и для толпы. Люди ощущают возрастающее в воздухе напряжение, сгущаются темные тучи войны, и только я даю им возможность отвлечься. Печально.

До выхода на улицу я даже не пытаюсь надеть рубаху. Натягиваю лишь после того, как прохладный воздух осушает пот на теле. Не оглядываясь, следую за Дазриэлем в переулок. Убегаю от одного монстра к другому.

Босая нога стоит на грубой краспице[4], я перехватываю канат и начинаю подниматься. Ближе к верху мачта становится все тоньше, ведь она рассчитана на то, что будет раскачиваться, поддаваясь потоку ветра, но здесь, в гавани, можно ощутить лишь легкий бриз.

На берегу горожане закончили работу и направляются в таверны. Сгущаются сумерки, свет тускнеет, замирает жизнь – я вижу это, заглядывая в окна домов на холме. Люди хотят поесть и выпить, а потом расслабиться, сбросить напряжение, пройдясь по улицам и горланя песни.