В общем, мне все нравилось. И дочери, как я считала, тоже. Она послушно рисовала прекрасные картины на предложенные темы. Но на последнем занятии, когда можно было рисовать все что угодно, она за полчаса нарисовала контур какого-то странного животного на четырех сосисках вместо лап и радостно побежала домой. Где честно призналась, что рада, что наконец-то закончился год и можно этим больше не заниматься. Желательно никогда. Она до сих пор не фанат рисования.

Это был первый звонок. Требование задуматься. Да, мне очень нравилась школа, нравилась студия. Ведь я сама в детстве страшно любила рисовать и могла тратить на это часы, дни, стопки бумаги и тонны материалов.

Вы догадались, о чем будет следующий тезис? Во всем так здорово спланированном будущем не было самого главного – моего ребенка, ради которого все и затевалось.

Тогда я стала наблюдать за дочерью. Отметила ее любовь не к свободному творчеству. Но к творчеству конкретному, прагматическому, техническому, инженерному. Конструирование, изобретательство – вот на 100% ее тема. И тут та же самая выбранная школа тоже могла помочь. У них даже был класс для изобретателей. Родственники к тому времени уже основательно наседали с вопросом, как, куда и где. Но благодаря тому первому звонку запустились какие-то внутренние процессы и появилось ощущение, что все как-то неправильно. Что во всех этих планах слишком много меня, бабушек, дедушек, экспертов, директоров и учеников школ, каких-то других людей. Но по-прежнему слишком мало ребенка. Зато есть твердая уверенность «Так надо!». И я иду за ней.

Вероятно, эта уверенность в том, что последовательная передача ответственности за ребенка специально обученным людям – необходима. Это наследие отлично работавшей когда-то социальной машины. Наши родители выросли в этой системе и не подвергали ее сомнению. И она действительно отлично работала.

Работает ли сейчас – открытый вопрос ко всем нам. Но я не об этом. А о том, что есть общее фоновое недоверие к родителям со стороны специалистов. Даже отличных. И, наверное, отсюда во многом и берет корни уверенность в том, что детей обязательно, непременно, нужно передоверять этим специалистам.

К молодой маме относятся настороженно, а то и вовсе с агрессивным недоверием, уже с первого приема в женской консультации. Как будто любые шаги, которые может предпринять беременная женщина, априори губительны для будущего ребенка. Сначала консультация, потом роддом, детская поликлиника, детский сад, школа. Складывается ощущение, что все, ну или, как минимум, абсолютное большинство родителей – это такие страшные люди, от которых непременно нужно спасать их собственных детей. Специалисты вообще лучше знают, что делать с этими маленькими людьми. А вы, мамаша, не мешайте. А то угробите ненароком. И так вплоть до совершеннолетия.

Неудивительно, что родители чувствуют себя неуверенно в своих родительских решениях и действуют на автомате по предложенным шаблонам.

Мне повезло. Мой поведенческий шаблон – сопротивляться любому «надо». Я страшно люблю плыть против течения. Главное – выбрать подходящую реку. Так что с тем «надо» сосуществовало сопротивление вот этому общему напору. Сопротивление, которое мы назовем «не хочу». И в эту благодатную почву «не хочу так, как надо» зерно сомнения заронил мой муж. Спасибо ему за это.

Он в это время получал степень магистра в управлении образованием и учился у Катерины Николаевны Поливановой и Анатолия Георгиевича Каспаржака. Он рассказывал мне о кризисе системы образования в мире, присылал ссылки на выступления Кена Робинсона о том, как школы убивают креативность, книги Ивана Иллича «Освобождение от школ» и Александра Нилла «Воспитание свободой». Ненавязчиво склонял меня ко всяким непотребствам вроде «в школу можно вообще не ходить, все равно никто в мире толком не знает, что делать с этой школой как с институтом». И я закопалась в исследование внесистемного обучения. Слушала лекции и читала статьи о вызовах образования XXIвека. Разговаривала с экспертами и расшатывала свои убеждения.