– Макарон, ты живой? – Среди воя бури Юрий с трудом различил слабый дрожащий голос друга.

– Н-не уверен, – ответил он полушутя, – но думаю, что скорее жив, – добавил он уже громче, – потому что чувствую себя так, словно меня всю ночь пинали дюжина крепких парней.

– Как думаешь, она унимается уже или нет?

– Хотелось бы верить, что да! Но что-то …

Глухой удар оборвал голос Юрия. Лодку швырнуло резко вверх и чуть влево. Мотор, лежащий посередине лодки, всей своей массой налёг на него, причинив очередное страдание вконец помятому и избитому капитану.

– Нет, Тюбик, – слегка отдышавшись, он напряг связки, – что ни говори, а всё же лучше денёк-другой живым полежать в лодке с помятыми рёбрами, чем всю жизнь лежать мёртвым на дне и рыб кормить.

– Шутишь. Это хорошо. Это хорошо, говорю! Но раз мы ещё живы, то и нам самим поесть бы не мешало. – С этими Андрей пополз к рундуку.

– Назад! Этот мотор, будь он не ладен, до сих пор ещё не разбил борта лодки только потому, что между ним и бортом мы с тобой лежим! А вдруг уползёшь, и его направо бросит? Лежи и терпи. Не вечно же всё это будет продолжаться.

Андрей нехотя вернулся на место. Буря продолжала бить отважное судёнышко, а злополучный мотор – бока его измученного экипажа.

Шторм продолжался весь день. Около полудня Юрию удалось-таки дотянуться до своей фляжки. И, дорожа каждой каплей живительной влаги, лишь медленно утоляя жажду маленькими глотками, мужчины продолжали борьбу со стихией, лелея призрачную надежду на скорое избавление от этих мук.

Снова наступила ночь. Буря продолжала бить океан с прежней силой. Измученные бессонной ночью, голодом, жаждой, жуткой болтанкой, воем и ударами стихии, мужчины уже давно молчали, обессилевшие, они почти не подавали признаков жизни, лишь изредка постанывая от боли и ненадолго замолкая, забывшись в прерывистом сонном небытии.

Стихия, отчаявшаяся от бесплодных попыток перевернуть и раздавить упорное судёнышко водяными барханами, решила послать ему новое испытание.

Небо словно разверзлось, и сверху на несчастный катерок обрушились тонны пресной воды. Дождь очень скоро перерос в настоящий ливень. Он нещадно хлестал брезент лодки со всех сторон. Порывы ветра то отклоняли его мощные струи, то бросали их с удвоенной силой на несчастное судёнышко, грозя вырвать, уже начинающие ослабевать, крепления его брезентовой крыши. Палатка вовсю хлопала на ветру как провисший парус.

Юрий подтянул дюралевую трубку, снова создавая натяг брезенту, но было ясно одно: крепление палатки сдаёт и если оно ослабнет ещё немного, – любой сильный порыв ветра сорвёт его, и им не чем будет укрыть лодку от непогоды, а себя защитить от неминуемой гибели.

Как бы не бушевала непогода, как бы не хмурилось серое от вязких туч небо, какой бы густой мглой не крыла землю ночь, ничего не может продолжаться вечно, и измученные долгой изнуряющей борьбой со стихией, совершенно окоченевшие от холода и сырости, полумёртвые от усталости, друзья увидели, наконец-то, прорывающейся сквозь свинец облаков и зелень брезента слабый лучик утренней зари.

– Андрюха! – Крикнул Юрий, – остались у тебя ещё твои железки? Я постараюсь один удержать этот проклятый мотор, а ты пройдись вдоль борта, где сможешь, попробуй ещё немного укрепить палатку. По-моему, её скоро сорвёт! Ничего, старина, нам только немного продержаться и всё!

Борьба за живучесть корабля продолжалась. Друзья, совершенно вымотанные долгой бурей, уставшие и измождённые, голодные, не имеющие больше возможности утолить свою жажду, продолжали уже из последних сил бороться за свою жизнь, ничего не имея противопоставить разбушевавшейся стихии кроме своего мужества.