— Ничо, доча, — отмахивался он, — это все работа. Работы много, а людей мало, — отшучивался он, — я за всех: и швец, и жнец, и на дуде игрец.

Сын стал отдушиной и спасением, вечные хлопоты почти не оставляли времени для других мыслей. Юля нарадоваться не могла, какой смышленый ребенок у нее растет. «Наша порода, Шадринская, — уверял отец, — ее никакими хилыми интеллигентами не испортишь!» — кидал он камень в Костиных родителей.

В начале сентября за неделю до Ваниного четвертого дня рождения папа приехал внезапно. Хотя всегда обычно предупреждал о визите заранее. Обнял дочь, подкинул Ваню к потолку, сел за стол на крохотной кухне, сделал пару глотков из кружки с горячим чаем, а потом выложил из тертой дерматиновой рабочей папки прозрачный файл с документами и связку ключей.

— Вот, доча, квартира вам, — тихо сказал Петр. — Уж не обессудьте, ежели не угодил, но жить с мальцом по чужим углам не дело.

— Квартира? — не поняла Юля. — Откуда? Ты купил ее? — Взяв в руки документы, стала вчитываться в текст.

Шадрин промолчал и только лоб потер.

— Это ж сколько денег! Папа, откуда? Как ты смог? — у нее аж в глазах потемнело.

— Это доча, не твоя забота, не дороже денег, — Петр прошелся по крохотной комнатке. Он знал, что покупка вызовет вопросы, потому и сделал все сам, не спрашивая дочь с зятем ни о чем. Купил и купил. А дареному коню в зубы не смотрят.

— Не дороже денег? — еле слышно прошептала Юля. — А я тебе не дороже? Я как жить должна? Вот с таким лицом? Мы на операцию накопить не можем — все на аренду, да на кредит уходит. А ты квартиру купил… Толку мне с нее! Какая разница, где от людей прятаться — здесь или еще где!

Петр отвернулся, закусив губу. Опять она про операцию, он-то думал, прошло уже все. Ну что еще девке надо? Муж есть, сын, квартира — живи и радуйся! А она…

— Опять ты за свое! — не выдержал он. — Хочешь под нож? На кладбище не терпится? Сына сиротой оставить? Дура, девка!

— Папа! — из глаз у нее брызнули слезы. — Лучше на кладбище, чем с такой рожей людей пугать!

— Ну как знаешь! — Петр в сердцах стукнул ладонью по столу. — А я тебе все сказал. Ключи на столе. Живите. Или не живите. А я поехал.

Дверь хлопнула, и Юля прижала руки к горлу. Жалко папу до слез и себя жалко и Ваньку. Через минут пятнадцать дверь хлопнула еще раз, это Костя пришел с работы.

— Ничего себе! — сказал он, просмотрев документы. — Вот так сюрприз! И что ты горюешь?

Она только рукой махнула, оглядела убогую обстановку: диван с лоснящейся обивкой, игрушки, громоздящиеся на полу, стол, заваленный бельем, ожидающим глажки, ноутбук, приткнувшийся на подоконнике. Да, тесно. И дорого. И наверное, папа прав. Но, боже мой, как она несчастна! Неужели не сможет она никогда сама распоряжаться своей жизнью?

Переехали быстро, благо вещей-то немного. Ну а там новые заботы: мебель, ремонт, всякие мелочи бытовые. Хоть и хлопотно, а приятно: все же свое, родное. С папой она помирилась, конечно, но червячок обиды остался, свернулся клубочком и периодически кусал ее истонченную израненную душу.

***

Через три месяца, как в новую квартиру переехали, из поселка позвонила тетя Нина. И по голосу ее глухому и напряженному поняла Юля, что вот оно — непоправимое и страшное, что один раз в жизнь ее пришло со смертью мамы, потом с аварией этой — никуда не делось, так и ждало чем бы еще ее добить. Она слушала и не понимала слов. Папа погиб. Ушел на зайца и не вернулся. Искали его пару дней, и нашли тело с огнестрелом в груди. Юля слушала рыдания тети в трубке, а сама медленно оседала на пол. Как погиб? Кто? Папа? Не может быть!