…Путь его был скрыт от него. Судьба уготовила забаву, которую не помогут избежать ни сестра с племянниками, ни оставшиеся в университете немногочисленные друзья, ни святая вера в собственную непогрешимость.

Через полтора года Дональд Р. Баксли – и ни звуком меньше! – будет ехать на старом «бьюике» сестры по улицам Нью-Хейвена и горланить похабные песни. В Колумбийский университет он так и не вернется, сам подаст прошение об отставке и осядет в маленьком городке недалеко от Нью-Йорка. Шансы устроиться в местном Йельском университете, старейшем в Новой Англии, даже не рассматривались. Сначала он попробует писать статьи для научно-популярных журналов, но быстро поймет, что сказать ему нечего, потом попытается размять перо в исповедальной прозе, но и это занятие вскоре ему наскучит. Зато обнаружится большое количество свободного времени и отсутствие всяческих барьеров – в том числе и внутренних.

Баксли сядет за руль пьяным и благополучно проедет несколько кварталов от «Уол-Марта», где под завязку загрузится виски и разнообразной закуской, до дома. Местный полицейский, дежуривший в тот вечер на Мейн-стрит, отвлечется на разговор с женой в самый неподходящий момент. Супруга будет рассказывать о визите к ветеринару. Старый сенбернар Роберта и Элис Франкель ослеп на один глаз и почти оглох на оба уха, и ветеринар советует смириться с неизбежным; Бобби отвернется от дороги, чтобы отыскать в записной книжке номер другого врача, способного сообщить что-нибудь более позитивное. В этот момент «бьюик» бывшего профессора философии, так и не избавившегося от своей заветной фляги, пролетит мимо. Патрульный Роберт Франкель, подняв голову, увидит лишь шлейф пыли, парящий в метре над дорогой, а автомобиль нарушителя уже скроется за углом.

Увы, в конце улицы «бьюик» встретится с последним серьезным препятствием. Он вылетит на обочину, где зацепит мирно стоящего молодого человека (к слову, студента Йеля) со спортивной сумкой и раскрытой книгой перед глазами. Точнее, не зацепит, а ударит и намотает на переднюю ось. Сам Баксли, отмщенный таким чудовищным образом за свою поруганную преподавательскую честь, уцелеет, но более-менее интересная биография мужа сего на данном эпизоде закончится.

Столбик дыма, потянувшийся из лесной чащи, первой заметила Мария Лобова, мать Степки. Она так и застыла в углу своего двора со свежевыстиранной простыней в руке. Женщина собиралась повесить белье на веревку, протянутую от крыльца до изгороди, но необычное зрелище ее отвлекло.

– Вот тебе на…

Туристы не жаловали этот берег. Слишком он мрачен. Молодые люди и семьи с детьми предпочитали останавливаться на обжитых пологих склонах к западу и востоку от Подгорного, поближе к базам отдыха и пансионатам, где можно безбоязненно жечь костры, отовариваться на кухнях, включать музыку в машине и устраивать ночные дискотеки. Но здесь тишина давила на барабанные перепонки, воздух усыплял, и даже самые отъявленные хулиганы не решались нарушить покой здешних мест, чувствуя свою неуместность. Туристов Мария Лобова видела здесь в последний раз полтора года назад.

И вот – столбик дыма. Очередные смельчаки, считающие природу прислугой, или вполне милые люди, неудачно выбравшие место для отдыха? Очень скоро станет известно.

– Опять кому-то захотелось острых ощущений, – послышалось со стороны соседнего огорода.

Мария вздрогнула. За невысоким покосившемся частоколом покуривала сигарету, глядя в ту же сторону, Оксана Афанасьева. Их огороды подпирали друг друга, только у Оксаны четыре сотки обросли сорняком и покрылись, как фурункулами, кротовьими норами, а у Лобовой в удачные годы, когда она могла трудиться на земле, можно было собрать неплохой урожай моркови, свеклы и картофеля.