Когда настало время прощаться, Михаил объявил, что он сделал свою работу, как и обещал. Он, как и Иван меня в первый раз, проводил его до входа, а сам остался. Что там конкретно с ним произошло – я не знаю, как и не знаю того, что произошло с тобой вчера, как не хочу и не знаю как, объяснить то, что со мной произошло, когда я впервые увидел Христа на кресте. Только один раз, именно в тот день, когда я спустился из храма, и мы сидели тут вот, он, видя мое душевное смятение, рассказал, как он вышел в то утро из храма и валялся на земле, катаясь среди лопухов и ревел.

«Господи! Господи! – кричал он в слезах с мольбой, повторяя одно и то же – Не сделал ничего благого в своей жизни!»

Иван с удивлением тогда отметил, что Бенгур единственный раз в жизни облизал его лицо, которое было в слезах и грязи. Тогда он успокоился, и, опять же, Бенгур повел его обратно к Михаилу. Когда они подошли к журналисту, то волк, встал на задние лапы, и положил передние на плечи Михаилу, словно пытаясь обнять гостя. Иван даже испугался вначале, думая, что волк хочет вцепиться в горло журналисту и хотел крикнуть, но застыл в немом удивлении, когда человек и волк действительно обнялись. После этого Бенгур подошел к Ивану и сел возле его ног. Михаил же, подойдя вслед за волком к его хозяину, обнял его и сказал:

«До свидания. Может, случится так, что еще увидимся. У тебя очень умный волк: если что будет непонятно, его вой тебе покажет правильный путь – прислушивайся, когда будешь пребывать в тишине. Мне было очень интересно общаться с тобой. Теперь жди появления журнала. Напоследок я хотел вот еще что спросить: какие мечты живут в твоей душе, когда ты считаешь, что большая часть жизни прожита?»

«Да, прожита. Только, мне кажется, что все напрасно: храм никому не нужен, службу нести некому, я и сам чувствую себя не очень. Вот бы если сюда пришли люди, хотя бы несколько человек и вдохнули жизнь в эту деревню. Жаль, что моя жизнь заканчивается, а так, была бы моя Вера, построили бы мы с ней дом и…. Я почти забыл, какая она была при жизни: вот бы хоть кончиком пальца дотронуться до ее ладони…».

Вот так. Этот журналист уехал, а после обеда появился я. И все это в течение одного дня. Да, эта фреска очень необычна – ты, наверное, заметил? Иван говорил, что у него были приготовлены краски и все, что полагается для писания икон: он зимой еще до этого договорился с двумя иконописцами из Софрино, что они в начале лета начнут расписывать храм, но у них что-то не сложилось и все осталось так, как есть. Эти мастера дали список всего, что надо приготовить – и Иван приготовил, но Михаил к ним даже не притронулся, хотя вначале и спрашивал про наличие красок и кисточек. Если присмотреться к технике нанесения изображения, то мне кажется, что там нет этого самого изображения, как бы ни странно это не звучало. У меня такое чувство, что где-то там спрятан проектор и картина проецируется на поверхность белой стены. Я понимаю, что несу чушь, но это мое восприятие этой «фрески», как ты сказал.

Я повторюсь: не хочу ничего анализировать и препарировать, так как любые мои объяснения будут ложны. Поэтому я расскажу, что было дальше.

Я чуть ли не со следующего дня, как только появился здесь, занялся заказом необходимых для начала службы вещей. Отец Феликс сюда приехал только прошлым летом – он сам из Сергиева Посада. А тогда мы были с Иваном. Я ему рассказывал о церковных порядках и обо всем том, что называется церковной службой. Если говорить честно, он почему-то к этой информации относился немного прохладно, но это мелочи. Он тогда был занят поиском покупателя квартиры Веры, которую он до сих пор сдавал. Он хотел на полученные деньги сразу заказать колокола. Конечно, служба службой, но какой храм без колоколов? После долгих переговоров и переписок Иван, посоветовавшись со мной, решил заказать колокола в Воронеже и собирался ехать туда в начале декабря, а лучше сразу после Нового года. На том и решили.