В избенке, стоявшей на отшибе, всегда было навоза по колено. Под деревянным топчаном возились щенята, поросята, тоже щенячьего возраста. Если это было зимой, то там же, в тепле довольно похрюкивала и мама, которую сосали и те, и другие, и все были сыты и абсолютно счастливы. Я немного забежал вперед и забыл сказать, что Филипыч, помимо собачьей своры, держал свиней. Впрочем, слово держал, думаю, неправильное, потому что свинота, как кошки, жила сама по себе. Они просто были! Были, как были бы, скажем, олени, косули или козлы, они были составляющей частью фауны.

Эти хрюкающие плодились, как хотели, кормились, как могли, потому что Филипыч кормил их сухим кормом только зимой, когда море сковано льдом. А в обычное время эти дальние родственники слонов (наукой доказано) ели траву, ковыряли землю своими пятаками в поисках каких-то корешков, жрали какие-то лишайники и голубой олений мох. Думаю, что это меню было у них в разгрузочные дни, а в обычные дни они пожирали на берегу морские деликатесы, всё то, что оставалось после отлива или тем более после шторма. Это были целые горы морской капусты, рыба, крабы и остальная живность. Если выбросит на берег мертвую нерпу, «схарчат» и её.

Но любимое место, можно сказать, свинский ресторан, было на краю острова, куда вываливали тоннами селедочные головы и прочую рыбью тухлятину. В общем, это был громадный суши-бар, да еще и со шведским столом. Вот так-то! Мясо этих существ воняло рыбой хуже нерпы или тюленя. Он были обросшие шерстью не хуже диких собратьев средней полосы, лазили по горам, как горные бараны, и иногда можно было видеть на каком-нибудь утесе неподвижный, «гордый» свинячий силуэт хряка, смотревшего в просторы Охотского моря.

Раз в год Филипыч завозил по зимнику, по ледовой дороге пару машин комбикорма, а это пять-шесть тонн, благо в то время он стоил сущие копейки. Чтобы свиньи совсем не передохли или не ушли в бега, он иногда вываливал им ведра три-четыре вперемешку с тухлой селедкой, это для них, особенно зимой, деликатес. Иногда какой-нибудь «Хрюша» или «Пятачок», едва оторвавшийся от маминой титьки, попадал к нам на вертел, где жарился, истекая молоденьким жирком, капающим в костер, мгновенно вспыхивающим и сгорающим в огне. И это было что-то! Это было нечто! Маленький Хрюша еще не успевший пропитаться морем и всякими «ихтиандрами», обитающими в той среде, и под водочку уходил на ура.

Зимой, почти перед самым Новым годом Филиппыч решил сделать бизнес, заколов с мужиками с десяток свиней наивысшей упитанности. Собакам досталась вся требуха, а заодно головы и ноги. Такого счастья они не испытывали ни разу в своей беспросветной собачьей жизни.

Договорившись с шофером, приехавшим на остров с продуктами для магазина, Филипыч загрузил свинные туши в кузов и отбыл в столицу Колымского края в надежде на хорошую прибыль. Но вернулся доморощенный бизнесмен без свинины и без денег, а вечером, уже обойдя всех, кто мог выслушать все его жалобы и стенания, он зарулил и к нам с Серегой. Выставив на стол штоф водки, он посчитал что вправе излить свое горе и желчь, и конечно рассчитывал на наше сочувствие. Но поскольку для наших молодых морд одного пузыря было явно маловато, и на наше глубокое сочувствие он, ну никак, не мог рассчитывать, ему пришлось послать еще гонца, уже за двумя литрами водяры, после чего мы с Серым сразу прониклись важностью момента и засочувствовали ему изо всех сил. А вот и его мытарства. Помотавшись по Магадану в поисках вет-лабаратории, он на конец-то нашёл искомое, но вердикт анализа мяса, был неутешителен, мясо оказалось совершенно не пригодно к употреблению человеками и, вообще, ты мол врёшь дед, ведь судя по рыбной вони, это не свинина, а какой-то морской зверь. Возможно, это лахтак или тюлень, но никак не свинья. «Признайся дедушка, что ты вывел совершенно новый вид, новую породу морских свиней, – подтрунивая, расспрашивали его свинячьи паталогоанатомы.