Нас везли на площадь в бронированном грузовике, разделенном на сектора. У меня уже не осталось слез, я лежала на холодном полу, подобрав ноги под себя, обхватив колени руками и смотрела в одну точку. Мне хотелось, чтобы все это быстрее закончилось. Чтобы не думать, почему он так со мной. Почему отнял право увидеть перед смертью. Но я этого так и не поняла по сей день. Возможно, это было именно то, что так трудно простить – эту безграничную жестокость, на которую мог быть способен только он. Моральную пытку, с которой я так и не справилась тогда. Грузовик остановили где-то возле очередного КПП на досмотр. Именно тогда меня и освободили. Вытянули из машины, якобы на проверку.

   Я даже не смотрела по сторонам, послушно шла в небольшое серое здание. Меня завели в одну из комнат, похожую на медкабинет, и закрыли дверь снаружи. Спустя пару минут, туда вошел Пирс. Он сказал мне, что я свободна. Это был апокалипсис. Это была дикая истерика на грани с помешательством. Я не знаю, что со мной тогда творилось. Я била его и царапалась, я орала, как раненый зверь, пойманный в капкан, билась о стены. Я требовала везти меня на площадь, чтобы увидеть их. Чтобы умереть вместе с ними. Пирс стойко держался, схватив меня в охапку и сильно стискивая, не давая дёрнуться, закрыв рот ладонью, пока не отъедет грузовик, в который вместо меня погрузили другую женщину-смертницу. Я его проклинала и грозилась разорвать на части, если не вернет обратно в машину…. Пирс сообщил мне время казни, и я остекленевшим взглядом смотрела на часы, когда стрелка пересекла двенадцать, я выхватила у Пирса пистолет, но ему удалось отобрать его у меня, а потом опять долго держать в железных тисках. Пока выла и кричала, пока срывала горло и, наконец, не затихла.

Позволила увезти себя из города по поддельным документам. Интерес к жизни пропал совершенно. Я пыталась покончить с собой каждый раз, как он оставлял меня одну. Резала вены, вешалась, но каждый раз он возвращал меня обратно и качал как ребенка на руках, умоляя прекратить истязать себя и его. Дать возможность помочь мне, а я сипло шептала, что он не помогает, он мучает меня. Пусть даст уйти или сам пристрелит. Он говорил, что я жить должна, что это чудо, ведь мне удалось спастись. И я понимала, что должна быть ему благодарна, но не могла смириться.

Думать не могла о том, что они все мертвы, а я жива. Что Мадан сгорел там на площади, а я… а я здесь, ем, дышу, сплю. Когда их больше нет. Эти месяцы превратились в кромешный ад. Мы скитались по резервациям, перебивались жалкими крошками еды и воды, жили в перевалочных пунктах для беженцев. Мне было все равно, я не жила - я существовала.

Однажды мне все же удалось стащить у него нож и исполосовать руки, тогда меня и отвезли в больницу. Хотя это сооружение было сложно назвать больницей. Огромная палатка с белыми крестами, врачи в окровавленных халатах, проводившие операции прямо там, при других пациентах. Очередной военный госпиталь возле стены.

Здесь мне и сказали, что я беременна. И срок большой. Удивлялись как я не заметила. А мне смеяться им в лицо хотелось – заметить? У меня месячных с момента прорыва метов не было. Мы голодали, и я исхудала и была похожа на скелет, обтянутый кожей. С таким весом у кого угодно произойдет сбой в организме. Да и меньше всего я думала об этом, ведь рядом умирали люди, и мертвецы по улицам ходили, как в самых жутких кошмарах. Мы выжить пытались. Никого не волновали такие мелочи, как отсутствие менструации.

      Но в самом начале, когда Пирс предоставил свои документы, чтобы нам дали пристанище на одной из военных баз после того, как мы покинули пределы столицы, ему отказали, так как по документам я была ему никем, а военным разрешено проводить с собой на территорию полигона только своих жен или близких родственников. Пирс предложил выйти за него, но я отшатнулась от него, как от прокаженного. Лучше сдохнуть, чем предать Мадана. Лучше голодная смерть, чем стать женой Пирса Даваса. Он не настаивал, мы поехали в первый центр помощи беженцам, но и там нас отказались принять вместе. Только по отдельности. Меня вместе с другими беженками-женщинами отвезти в резервацию на юг, а его, как военного, переформировать и отправить ближе к зоне военных действий. Мы снова ушли. Иногда от голода меня шатало, и я теряла сознание и это несмотря на то, что Пирс отдавал мне почти половину своей доли еды.