Сейчас Арилоу нужно было отыскать и приготовить к приходу гостей. Надеть лучший наряд. Вычесать колючки из волос, а лицо напудрить мелом со специями. О том, сколько в запасе оставалось времени, никто не знал.

Ближе к вечеру в люльку на вершине горы осторожно забрались двое мужчин, и шестеро юношей хитроплетов внизу принялись вращать ворот, опуская их.

Инспектором оказался тот, что был выше ростом. Многие Скитальцы учились жить в родном теле, но некоторые так поздно осознавали собственную оболочку из плоти, что уже никогда не чувствовали себя в ней уютно. Перспектива сбивала их с толку, им не нравилось, что впереди маячит прозрачный кончик носа, что не получается видеть все тело целиком и его нельзя направлять силой мысли. Такие Скитальцы нередко зависали вовне – чуть позади или сбоку, отслеживая себя и управляя жестами. Правда, держались они словно деревянные, и этот человек исключением не был.

Его седые волосы были собраны в косичку, а выбившиеся пряди томились под зеленой треуголкой. Глаза цвета ореха – обычное дело для человека его происхождения. Островитяне по большей части были смешанных кровей: больше двухсот лет назад на Остров Чаек приплыли поселенцы Всадники, и за это время, конечно, успели смешаться с местными племенами. Пришлая кровь преобладала, особенно в жилах зажиточных горожан, как, собственно, и этого человека. Необычным казалось то, что его глаза слегка косили влево и то, что он не моргал и не смотрел, куда идет. В общем, это и был тот самый «инспектор Скитальцев».

Его низкорослый и более молодой спутник тоже напоминал Скитальца, правда, совершенно в другом смысле. В отличие от инспектора он непрерывно дергался: то за шляпу схватится, то за поручень; всякий раз, когда люльку потряхивало, он переминался с ноги на ногу, его шатало из стороны в сторону. В кожаном конверте у него под мышкой шелестели бумаги. У юноши был круглый, выступающий вперед подбородок, в оттенке кожи просматривалась свойственная всем Всадникам бледность, а светлые карие глаза пристально следили с опасной высоты за проплывающей внизу землей и причудливым узором обращенных к небу лиц.

Этот безупречного вида юноша явно прибыл из города. Как и многие островные чиновники, он был одет с иголочки и обут с «колокольчика» – еще один памятный след вторжения Всадников. Много веков назад, на родных равнинах знатные члены коневодческих кланов обозначали свой статус размером шпор. Однако с некоторых пор власть имущие больше не вели войска в бой верхом на коне, а писали законы и ворочали кипами бумаг. Даже мелкие чинуши вместо шпор подвешивали к каблукам колокольчики. «Почетные шпоры» звенели не хуже обычных и к тому же не цеплялись за ковры и подолы дамских платьев.

Звали юношу Минхард Прокс, и он уже не первый раз задавался вопросом: нельзя ли подыскать другой официальный пост, менее престижный, чем помощник инспектора Скитальцев, но который не подразумевает поездок по горным тропам в запряженных козлами тележках, спусков со скал в прославленных люльках и общения с хитроплетами? От последнего у Прокса, словно от прикосновения ножа, шевелились волосы на затылке.

Снизу на него взирало с полсотни лиц и все они улыбались.

«То, что они улыбаются, еще не значит, что ты им нравишься», – напомнил себе Прокс.

Улыбки в буквальном смысле сияли, так как почти все хитроплеты украшали свои зубы крохотными пластинками из ракушек, металла или сверкающих самоцветов. Тают ли эти улыбки, сменяясь суровыми минами, когда чужаки покидают деревню? Страшнее, впрочем, оказалось представить, как эти улыбки остаются на лицах, даже когда всякая нужда в них отпадает: сельчане сидят, гуляют, спят и улыбаются, улыбаются, улыбаются…