Миледи Пейдж скользила по волнам задаваемых ей вопросов и спешно пересказываемых сообщений. Она отвечала людям резко и громко, словно глухая.

– Дэйла, знай суть-вопрос, ты правая, он делай так – кради козленок. Эй, Пайк! Твой папайя готов, ступай и джем-вари, недели-эту-ту. Мастер Стронтик, пойди-ищи крюк-серп зиг-заг-ручей-близость. Райдер. Тебе – торговля-весть, спрашивай третий день. Что, не люби выждать? Бедняжка Райдер. Тогда спроси губернатор. – Миледи Пейдж коротко и трескуче рассмеялась.

Невзирая на свой высокий статус, миледи Пейдж по обыкновению разговаривала на просторечи. Этот язык, по сути, ничьим не был: представлял собой эдакий винегрет из слов, надерганных из местных наречий и языка Всадников. К тому времени, как выросли внуки первопоселенцев, те заметили, что как ни учи детей родному языку, они, точно грязь на ботинках, приносят с улицы подобный лепет, невнятную смесь языков.

– Эта тарабарщина сгодится в полях и на берегу, но только не в этих дверях! – возмущались родители, но добились только того, чтобы новый язык обзавелся именем. Верноречь, старый колониальный язык, был прозван языком знати, потому как на нем говорили в домах.

Так языку знати достались гостиные, школы, университет, больницы, губернаторские дворцы и кабинеты. А просторечь гремела на пляжах, расхаживала по улицам и свистела в скалах. Сделка, похоже, ее полностью устроила.

– Ты!

Хатин вздрогнула и чуть не сжалась в маленький комочек, когда унизанный перстнями палец миледи Пейдж внезапно указал в ее сторону. Бормотание стихло, и Ха-тин замерла под дюжиной грозных и настороженных взглядов.

– Надейся я знай-нет резон-ты приди? – сказала миледи Пейдж. Веки ее глаз на мгновение приподнялись, показав золотистые радужки. – Я знай. Знай резон-ты, хитроплет.

Улыбка словно примерзла к лицу Хатин, тогда как желудок буквально выворачивало наизнанку. Годами хитроплеты не могли выйти из ловушки страха, гадая, много ли их секретов знает миледи Пейдж. Большинство подозревало, что она играет с ними в кошки-мышки.

– Веха-прыг затей, да? – Широкие губы Пейдж растянулись еще шире, как будто под опущенными веками глаза ее наблюдали занимательный сон.

С огромным облегчением Хатин догадалась, о чем толкует Пейдж. Несколько желтых лет и голодных зим подряд заставили горожан бросить вызов вулкану и распахать несколько ярусов нижних склонов Повелителя Облаков под посевы. Земля там была каменистей и круче, чем холмы у подножия, на которых раскинулись Земли Праха, однако иных земель, пригодных для возделывания, поблизости не оставалось. Жители Погожего были убеждены, что хитроплеты втайне передвигают вешки, которыми обозначены границы новых угодий. А еще они верили, будто хитроплеты крадут сны, заставляют свиней рожать крыс и способны наслать малярию. Впрочем, насчет вех горожане нисколько не ошибались.

Хитроплеты, которые как никто другой знали вулканы, всячески старались не привлекать их внимания. Даже имена детям давали такие, чтобы походили на звуки природы. Горы, заслышав их, думали, будто это пение птиц, вздохи ветра или журчание воды. Хитроплеты твердо верили, что строительство фермы при дворе Повелителя Облаков может очень сильно его разгневать. Поэтому Плетеные Звери и затеяли с земледельцами игру вроде шахмат: украдкой передвигали метки, путая границы участков, и никто уже не знал, где чей начинается и заканчивается.

Однако это не шло ни в какое сравнение с секретом Арилоу. Хатин, к счастью, хватило присутствия духа, чтобы мотнуть, а не кивнуть головой.

Миледи Пейдж тихонько фыркнула, предупредив: