Хотя вру. Умом я, конечно, всё понимала. Не дурочка же полная. И давно сообразила, что мама с папой нашли друг друга случайно. Красивая студентка из Харькова и молодой доктор, проверяющий у практикантов зрение. Конечно, папа не устоял. Чем-то, наверное, и маму сумел обворожить. Про глаза что-нибудь здоровское наплёл, про бирюзу там с кораллами… А потом начались столкновения сторон, началось перетягивание семейного каната.

Конечно, у нас все друг друга не понимают: государство – народ, преподы – учеников, родители – собственных детей, но все равно ведь как-то живём! Потому что знаем: мир – это джунгли, и каждый из нас мучится на своём маленьком необитаемом островке, тоскуя о бродяге Пятнице. Можно, конечно, слёзы лить, а можно относиться к такой жизни вполне по-философски. Как я, например, к своему имени. Привыкла ведь! Временами даже нравится. Так и семья. Могли, наверное, потерпеть ещё лет двадцать-тридцать. Потому что терпеть людей, которых любишь гораздо легче, чем совершенно посторонних. Мы-то ведь с Глебом согласны были терпеть своих родителей. И миллион с лишним ошибок готовы были им прощать! Почему же они оказались слабее нас? Или слабость – ещё один удел взрослых? Вот уж действительно прикол! Стоит ли вообще взрослеть, если с каждым годом что-нибудь да теряешь – терпение, силы, здоровье, чувства?

Я даже подумала вдруг, что, может, лучше и логичнее было бы жить наоборот? Скажем, воскресать после смерти, возвращаться к заплаканным родственникам и вместе с ними стремительно молодеть, наблюдая, как меняется мир, как из руин возникают старенькие дома, оживают вырубленные рощи, зарастают лесами и скалами облысевшие горы, а в водоёмы возвращается рыба. И старики забывали бы о хромоте и больных спинах, превращаясь в юношей, обнимая своих возникающих из небытия родителей, бабушек и дедушек, находя под кроватями давно потерянные игрушки, обретая давно забытых друзей по двору, школе, детскому саду… Вот было бы здорово! Но, увы, время бежало вперёд и только вперёд. А может, разбегалось и набирало сил, чтобы в один прекрасный день взять и повернуть обратно. И коли так, хорошо было бы родиться каким-нибудь новым Авелем или Вольфом Мессингом, чтобы заглядывать в далёкое будущее, как в открытую форточку. А что? – высунул голову, и всё тебе сразу ясно-понятно. Наверное, и сны вещие – тоже неплохо видеть, но в сны я абсолютно не верила. Не потому, что невера такая, а потому, что если бы вся жуть, которая приходит ко мне во снах, сбывалась, мир давным-давно бы накрылся медным тазом. И всё равно. Очень хотелось узнать, что станется со всеми нами: с Глебушкой, с родителями, со мной…

Мысли свивались в узлы, сплетались в такую плотную паутину, что очень скоро я почувствовала себя усталой и постаревшей. Даже рукой испуганно провела по лбу, проверяя, не появились ли там морщины. Но, кажется, нет, ещё не появились, и всё равно я торопливо поднялась и, машинально погладив Глебушкину пустую кровать, вышла из комнаты.

***

Терраса у нас была по-настоящему уютной. Даже в самый солнцепёк здесь сохранялась своя особая прохлада. Деревянная решётчатая крыша, резные столбы, слева и справа – занавес из виноградных побегов, добротный стол из кедровых досок. В летнее время терраса напоминала малахитовую шкатулку из бажовских сказов, зелёные ягоды были, конечно, изумрудами, чёрно-багровые – опалами и агатами. Обычно, находясь на террасе, я так себе всё и представляла – что сижу не на деревянном стуле, а на троне, – в окружении серёжек, кулонов и бус. Только у нас это всё было живым, ароматным – не каменным, и меня такое окружение вполне устраивало. А вот маме всегда хотелось примерить воображаемое наяву. Хотя какая в том радость? Императрица Анна Иоанновна, если верить историкам, таскала на себе до полутора пудов драгоценностей. Здорово, да? И все равно была толстой, злой и уродливой. Никто её и не любил, кстати. Больше – боялись и ненавидели. Спрашивается, зачем было изводить себя такими тяжестями? Может, и царица оттого на весь свет и злилась, что постоянно терпела лишние килограммы?..