Тррддддн!…Вдруг послышался характерный треск. Меня и сельхозтехнику осветили фары двух мотоциклов. Так, сюда свернуть решили. Даже ночью покоя не найдёшь. Дня им мало – это точно. Темнота друг молодёжи, изречение, дошедшее до нас аж ещё из древнего Шумера. С этим можно поспорить, поспорить именно с тем, что темнота исключительно только для молодёжи, ибо и кому за сорок, даже за пятьдесят, вожделенная темнота не является врагом. Ведь недаром когда-то пел импозантный Иосиф Кобзон: Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым

– Катька, стерва, – раздался грубый басище. – Своими ногтищами всего меня исцарапала! Кошка, мля!

– А чего нёсся как угорелый! На последнем повороте еле удержалась, – хохотала Катька, ничуть не обиженная таким неджентельменским обращением.

– Она ещё не научилась распалять мужика, – раздался смеющийся тенорок. – Вот моя Кристинка, по этой части, просто клад!

Катька и тенорок засмеялись.

А вот и ночные бабочки с филинами ушастыми подвалили, подумал я. Не знаю только, нужно ли их отмечать в тетради натуралиста.

Я вжался в ящик. Хоть и живые существа, и ходят на задних лапах, но на общение меня не тянуло. Ну, не тянуло – и всё!

– Ну, чего, Лёха, – послышался другой девичий голос, не высокий, как у Катьки, а грудной, видимо, Кристинки. – Чуяло моё сердце, что не туда завернёшь. Тут же сеялки. Слепошарый!

– А я специально сюда заехал, – ответил басом Лёха. – Думаю, девкам нужно в кусты сходить. Правда, Вовка?

– Точно, точно, – затенорил, смеясь, Вовка.

– После такой езды – это конечно, – всё хохотала Катька.

– Дурни вы и есть дурни, – иронично усмехнулась Критинка, из всех четверых, очевидно, имеющая наиболее высокий коэффициент интеллекта.

– Ну, раз девки не хотят, – скомандовал Лёха. – Тогда разворачиваемся!

– Если сука не хочет – кобель не вскочит, – отколол ни к селу ни к городу придурковатый Вовка.

– Ха, ха, ха, – залилась Катька.

Кристинка только заметила:

– С перепоя ему суки какие-то померещились. Но про себя не обманулся: кобелём назвался. Что верно, то верно.

– Лёх, – смеялся Вовка. – Смотри, как она меня подколола?

– Ладно, хватит ржать, – отчего-то обозлился Лёха. – Не клоун. Всё. Едем!

Парни повернули ручку газа на себя – раздался жуткий треск. Мотоциклы развернулись, и понеслись в сторону шоссе. Когда доехали, развернулись вправо и на скорости, прожигая тьму лучами фар, понеслись навстречу ночным приключениям. Скорей всего, намылились в бар «Цыплёнок жареный», что находится в трёх километров отсюда по дороге в Кашкино.

Всё это время, пока мотоциклы работали на холостом ходу, они успели отравить гарью окружающий воздух. Старьё. Либо «Ява», либо «Иж». Рисковые. Как водится, у таких кляч искра бьёт по раме и свече, когда трогаешь раму. Значит, идёт пробой искры на массу. Вывод: скорей всего, высоковольтный провод или свечной наконечник неисправны. И движок заводится от кикстартёра. Ребята, вообще-то, могли пополнить этими раритетами музей под открытым небом старой техники, где я получаю, как на курорте, оздоровительную порцию звёздного загара? Хотя деревенским парням и их любам и такие кони за милую душу. Пыль крутит, лихач кричит, Лёшка с Катькою летит – Електрический фонарик На оглобельках…

Я опять лёг в привычную для себя позу релаксирующего йога (А такие есть? А то они всё медитируют). Посмотрел на фосфорицирующие часы. Без десяти час. Ещё немного пофилософствую и буду возвращаться в город. Любимый город в синей дыимке таает. Немного сфальшивил. Кх, кх.

В стороне пролетела большая ночная бабочка. Вот, к примеру эта бабочка, живёт ночью, паразитирует на листьях или хвое, спаривается, откладывает яйца, из яиц появляются куколки, из куколок – такая же бабочка. Мораль?! Слишком не запаривайся. Или, как у нас говорил в армии прапор: сделай е…ло попроще. Всё за тебя решено. Ты такая же паразитирующая тварь. Ищешь, на ком бы поживиться. Спариваешься, и называешь это любовью. И плоды твоей любви будут такими же, как ты. Яблоко от яблони недалеко падает. Ничто и никто не изменит заведённый порядок. В этом случае показателен пример Бодхисаттвы Авалокитешвары, следующий Великим путём на Большой колеснице