Остаток дня галикарнасцы приводили себя в порядок.

Вымылись, сменили одежду, намазали ссадины и ушибы медом. Херилу Дрио повесила на шею свою подгрудную повязку, чтобы он мог продеть в перевязь ушибленную руку. Иола отдыхала на тростниковой циновке.

Вечером гиеродула пригласила Геродота в опистодом для беседы с Метримотой. Звук шагов заглушался отчаянным шелестом листвы. Пламя факелов плясало на осеннем ветру. Над бронзовыми кольцами в стенах чернели пятна битумного нагара. Колонны вытягивали в сгустившуюся темноту щупальца теней.

Метримота возлежала на кушетке-канапелоне, обложившись подушками. Очаг сочился жаром. Гиеродула у ее ног тихо пела, аккомпанируя себе на лире. От тимиатерионов исходил сладковатый запах благовонной камеди. Пара священных павлинов клевала зерно из серебряного блюда.

Помещение казалось тесным из-за обилия амфор и кувшинов, уложенных в стопки циновок, широко упиравшихся в пол бронзовых курильниц, поставленных друг на друга глиняных ламп, храмовой утвари…

Геродоту предложили сесть на стул-клисмос с гнутыми ножками. Он насупился, предчувствуя серьезный и, может быть, даже неприятный разговор.

– Вашему положению не позавидуешь, – сказала жрица без обиняков, – пока вы в храме, вы в безопасности, но сегодня стало ясно, что покидать пределы теменоса вам больше нельзя.

– Верно, – скупо подтвердил Геродот. – Но скоро деньги закончатся… Придется либо искать поденную работу, либо побираться вместе с братьями на рынке. Семьи надо кормить, так что просто безвылазно сидеть в храме не получится.

– И как ты себе это представляешь? – спросила Метримота. – Батт каждое утро будет поджидать вас на выходе с теменоса.

Галикарнасец пожал плечами:

– Херил приведет друзей. Нас прикроют.

Жрица нахмурилась:

– Двух трупов вам мало? Сегодняшнюю драку я еще постараюсь замять, но, если такое будет повторяться, по всей Элладе разнесется слух, будто храм Геры на Самосе перестал быть надежным убежищем… Это прямая угроза авторитету фиаса.

Геродот сидел с кислым выражением на лице. Он не знал, что сказать. Помолчав, Метримота продолжила.

Теперь она говорила вкрадчиво:

– Решение есть, хотя за него придется заплатить.

Галикарнасец поднял на нее удивленный взгляд:

– Заплатить? Чем? У нас осталось всего несколько драхм на еду.

Жрица вздохнула:

– Ты знаешь, что ребенок, родившийся в храме, становится собственностью фиаса. Мы обязаны забрать его у матери, вырастить, а потом посвятить Гере. Такова плата за предоставленное убежище… После родов мать покидает храм, но в случае с Иолой я готова сделать исключение. Она может стать гиеродулой и сама нянчить младенца. Но только по собственному желанию… Взамен я обещаю, что Батта выгонят с острова. Наемников Лигдамида на Самос тоже больше не пустят. Тиран Галикарнаса нам не указ, пусть ловит врагов на своей территории… Ты и твои родственники сможете спокойно жить на острове. Например, в доме Херила… Или арендовать усадьбу-синоцию. Найдешь себе простата, который за тебя поручится перед Народным собранием, будешь платить ежегодный налог в казну… И никто вас пальцем не тронет.

– Зачем тебе Иола? – удивился Геродот. – Ты ценишь ее как повариху?

Жрица покачала головой:

– Готовит Иола отлично, но не это главное…

Поднявшись с канапелона, она поманила за собой галикарнасца:

– Иди за мной.

Пришлось снова обогнуть храм. Из пронаоса Метримота повела Геродота в главный зал Герайона – наос. Родственники проводили обоих недоуменными взглядами.

В наосе царил полумрак. Сквозь арку адитона виднелся древний деревянный идол сидящей на троне Геры. Посреди зала на мраморном постаменте стояла огромная медная чаша с выпуклыми, как у тыквы, долями. На ее натертых до блеска боках отражались огоньки тлеющих тимиатерионов.