Наксосец понимал: плыть с жалкими остатками экипажа в Мисию нельзя. Если корабль застигнет буря, без ручной тяги он не сможет маневрировать.

Новые рабы сейчас – это непосильная роскошь. С шестью подельниками нечего и соваться на материк. В любой рыбацкой коме такую смехотворно маленькую ватагу пиратов ждет гибель.

Оставалось одно – набрать гребцов на Самосе, чтобы добраться до Наксоса. А там добровольцев пруд пруди. Но как сунешься в город после нападения на Герайон? И кого послать? У Батта до сих пор в ушах звучал предсмертный крик Гариба.

Оставшимся в живых киприотам наксосец не доверял, так как после нападения вакханок их боевой дух заметно упал. Они даже начали шептаться, что лучше вернуть чашу, пока не поздно. Такой разговор подслушала долонка.

«Вот Хрисонету и пошлю! – осенило Батта. – Ее на острове никто раньше не видел, так и предъявить ей нечего».

Он поискал рабыню глазами.

Увидел, как долонка заботливо предложила сидевшему возле чаши Формиону намоченную морской водой рогожу. Галикарнасец с благодарным видом положил тряпку на голову, чтобы не напекло солнцем.

Кратер матово отсвечивал. Пропущенные сквозь ручки-аканты канаты крепко притягивали его к мачте. Край звездного покрывала беспечно полоскался на ветру. Из трюма доносилась брань – остатки ватаги с горя допивали дешевое вино.

– Иди сюда! – позвал Батт рабыню.

– Да, господин, – в голосе Хрисонеты звучала покорность.

– Пойдешь в город, найдешь место, где толкутся поденщики… Выбери гребцов, человек десять. Плывем на Наксос… Смотри на руки – все пальцы должны быть целы, чтобы весло могли держать. Остальное не важно… Плата – драхма в день. Обратно на Самос пусть добираются, как хотят, не мое дело… Только одна через ворота не иди, пристройся к каким-нибудь женщинам. Иначе гоплиты привяжутся: кто такая, куда идешь… Поняла?

– Да, господин, – немногословно ответила долонка.

Потом спросила:

– Как гребцы попадут на корабль?

– В Скалистой бухте есть утес, похожий на клюв орла. Я к нему подойду на закате… Если все в порядке, помашешь мне веткой. Пусть тогда прыгают в воду, мы их подберем.

Вскоре от гейкосоры отчалила легкая лодка, обтянутая промасленными бычьими шкурами. Проводив ее глазами, Батт направился на корму.

Пнул Формиона:

– Не передумал еще молчать?

Не отвечая, галикарнасец всматривался в сторону открытого моря. Внезапно его лицо просветлело. Батт повернулся – и оторопел. Из-за белой скалы на гейкосору летела пентеконтера с вымпелом Галикарнаса на мачте.

Весла с громким плеском вспарывали воду. От бронзового трезубца на таране разбегались буруны. На форштевне бешено таращила глаза нимфа с распахнутым в крике ртом.

– Приготовиться к тарану! – заорал наксосец.

Потом метнулся к чаше.

Разрезая канат кинжалом, мстительно бормотал:

– Не получите! Давайте, бейте… Пусть лучше утонет!

Кратер отозвался едва слышным мелодичным стоном. Батт остановился, не зная, что делать с пленником. Может, воткнуть ему клинок в горло? Формион молча протянул к нему связанные запястья. Поколебавшись, наксосец рассек путы.

Рявкнул:

– Вали!

Через мгновение гейкосора сотряслась от мощного толчка. Удар пришелся в бок. Затрещала обшивка, завопили не успевшие выбраться из трюма киприоты.

Корабль приподнялся, заваливаясь вбок, словно буйвол, насаженный на рога соперником. Дав задний ход, пентеконтера с хрустом выдернула таран из дыры. Когда вода хлынула сквозь разодранные доски, гейкосора тяжело осела на поврежденный борт.

Канаты бешено заплясали над палубой. В весельных портах беспомощно торчали деревянные обрубки. Вода хлестала по трюму, заливала гребные банки, смывала корзины и тюки.