Некоторые писатели, любимые в детстве, разочаровали меня, когда я подрос. Но Брэдбери – не из их числа. Его страшные истории все так же леденят кровь, его мрачные фантазии все так же мрачны и фантастичны, а его научная фантастика (кстати, наука его интересовала куда меньше, чем люди, и потому-то эти рассказы получались такими сильными) все так же будоражит воображение, как и в детские годы.

Он был хорошим писателем и мастерски владел разными жанрами. В свое время он стал одним из первых авторов научной фантастики, которым удалось вырваться из плена «макулатурных» журналов и переселиться на страницы «глянцевой» периодики. Он писал сценарии для голливудских фильмов. Прекрасные фильмы снимали и просто по мотивам его романов и коротких рассказов. Задолго до того, как я сам начал что-то писать, Брэдбери уже был одним из тех, кем мечтает стать любой начинающий писатель.

Любая история, написанная Рэем Брэдбери, может оказаться о чем угодно, – но она неизменно несет в себе особую атмосферу и неизменно рассказывает кое-что о волшебстве, исподволь проникающем в этот мир. Детективный роман «Смерть – дело одинокое» – точно в такой же степени «брэдбериевский», как и «Что-то страшное грядет», или «451 градус по Фаренгейту», или любой другой из его романов и рассказов. И это совершенно не зависит от жанра, будь то научная фантастика, ужасы, магический реализм или реализм самый обычный. Я бы сказал, что Рэй Брэдбери – сам по себе особый жанр. Молодой человек из Уокигана, штат Иллинойс, который приехал в Лос-Анджелес, учился в библиотеках, начал писать и продолжал до тех пор, пока у него не стало получаться хорошо, – а потом преодолел ограничения жанра и сам превратился в свой собственный жанр, которому теперь часто подражают, но воспроизвести который на самом деле невозможно.

Я впервые встретился с ним, когда уже был молодым писателем, а он приехал в Англию на свой семидесятый день рождения, по случаю которого в Музее естественной истории устроили большие торжества. Мы подружились удивительным образом – не так, как это происходит обычно, а в обратном порядке: как-то так получилось, что на всяких мероприятиях нас постоянно сажали друг с другом, на соседние места. С тех пор я старался не пропускать ни одного его выступления перед публикой. Иногда я приглашал его на собственные выступления. Я был распорядителем церемонии, на которой Рэю вручили премию «Гранд-мастер» Американской ассоциации писателей, работающих в жанрах научной фантастики и фэнтези; он тогда рассказал об одном ребенке, который хотел зайти в магазин игрушек, а друзья его дразнили – мол, он уже слишком большой для таких малышовых забав; и до чего же ему, Рэю, хотелось сказать этому мальчику: «Не обращай на них внимания – иди, играй в игрушки!»

Он часто говорил о повседневной жизни писателя («Обязательно пишите! – повторял он. – Писать надо каждый день! Я до сих пор пишу каждый день!») и о том, что в душе надо оставаться ребенком (он утверждал, что у него фотографическая память, благодаря которой он помнит даже то, что было с ним во младенчестве, – и, скорее всего, это была правда). Он говорил о радости и о любви.

Он был добрым и вежливым; особенная мягкость, свойственная многим уроженцам американского Среднего Запада, была присуща и ему – и вовсе не означала бесхарактерности. Он был полон энтузиазма, на котором, казалось, мог работать вечно. Он непритворно любил людей. Благодаря ему мир стал лучше – и лучше стало многое из того, что есть в этом мире: красные пески и каналы Марса, среднезападные Хэллоуины, и маленькие городки, и темные карнавалы. И еще: он продолжал писать.