– Иду гулять.

Танцор исказился в театральном изумлении.

– М-м-м правда? С кем?

Он отлично знал, что чаще Таня проводит время в одиночестве. Точнее сказать – она всегда одна. И вопросы о её «прогулках» всегда задавались ради приличия.

– Встречаюсь с одним интересным парнем. Он художник. Будем гулять и пить кофе, – игривый взгляд Татьяны Лёша не оценил и нахмурил лоб.

– Я его знаю?

– М-м-м вряд ли. Нет, точно не знаешь, – она язвительно улыбнулась.

– Познакомить не хочешь?

– Зачем?

– Ну, ты моя девушка, могу я знать с какими ты парнями дружишь?

– Нет. Это не обязательно. Я же не знаю с какими примами дружишь ты.

Лёша фыркнул, двинувшись обратно в комнату.

– Малышка, всех балерин из театра ты прекрасно знаешь.

Таня пожала плечами. Действительно знает. Но это были не они, с кем свободные минуты проводит её парень. К слову, он до сих пор не всех своих коллег знал по именам. И не всем говорил «привет», приходя на репетиции. Он был ровно так же холоден в театре, как и в ревности. Безразличен. Пуст и закрыт. И ни единого больше слова не скажет о том, где и действительно с кем крутит знакомства Таня. Это не его дело.

Его дело одеться максимально привлекательно. Из сотни белых, чёрных и синих рубашек надеть ту, которая лучше обтянет его плечи и прочертит линию талии. Сделать лучший выбор в запонках, брюках и туфлях.

Там художник, понимаешь? Какой-то художник гуляет со мной.

Лёша выйдет стремительно из комнаты. Поправит у зеркала пряжку на ремне, сделает пару глубоких вдохов.

– Боже, парень, ты просто секс. И как же мне с тобой повезло. Раздевайся, останемся дома, расстелем плед на полу… – он почти целовал отражение своё, понижал голос и по ровной линеечке поправлял воротник. – Ты прекрасен как вся московская архитектура. Милый, это преступление быть таким лучшим, – Алексей никак не мог уняться. Всё это должна говорить Таня при каждом взгляде на своего Короля лебединых сердец, но речь и в его собственном исполнении была что водка с ликёром: сначала холодно и сексуально, а потом горячо и мягко.

Таня говорила, только вот Лёша предпочитал её не слышать.

В дверь позвонили и девушка с счастьем на лице стала упаковывать своё творение в коробку.

– Борисов-Нарциссов, открой дверь. Это ко мне.

Он хлопнул ладонью по двери и грубо пробурчал:

– Я живу в ссаной коммуналке! Проходной двор!

Всегда, открывая двери, Лёша устраивает бедным покупателям мини-спектакль: злобно вздыхает, презренно окидывает солидного мужчину с ног до головы и по-старчески воскликнув «о господи» уходит. Смешно, но осадок оставляет. Как и хотел.

А она остаётся, отыскивать на лице покупателей следы благодарностей. Тане редко приходило на ум пересчитать деньги, которые дают. Это было напрасно. Её мерилом была радость на лицах людей и робкое «спасибо». Девочкой её учили радовать людей за даром. Ведь это люди, а ты танцуешь для их счастья. Установки детства она пронесла и в новую, непростую жизнь.

Когда осталась одна, Таня быстро подъехала к окну, чтоб увидеть как с автостоянки выруливает Лёша. Она вздохнула, прижала свои руки к груди крепко-крепко и, сомкнув веки. Пускай он не лихачит на дороге, молю.

***

В четыре часа по полудню Пушкинская площадь была почти нелюдима. Пустой сквер, сомневающееся солнце спрятанно под серым небом и два пассажира, вышедшие с разных сторон: блестящего на солнце BMW и станции метро. Две точки из школьной программы, А и Б, движение коих происходило с одинаковой скоростью.

Юра с улыбкой поздоровался с Таней и заметил, что она, как и в первую встречу, оказалась слишком строга. Смотрела по сторонам. В желании найти предлог уйти. Передумала. Точно. Перепутала «не встретимся» с «да, почему бы и нет».