– В экран посмотри и скажи, как? – он всегда был грубоват, когда Таня думала не в один такт с ним.

А ведь днём, на Никитской было уютней. Она забыть забыла глаза, тон голоса, дурацкие вопросы какого-то художника. Но там было что-то отличное от того, что сейчас. Словестная перепалка возникла из воздуха, как кульминация третьего акта, и возгласом Алексея – «что бы ты понимала в балете» всё закончилось. Он продолжил смотреть репетицию, а он всё ещё считала трещины в потолке. Молча. Мысли влюблённой танцовщицы унесло в ностальгию. К тем дням, где: среди летних пейзажей, закатов и сна под самое утро, был восторг преподавателей – девочка, не самых лучших внешних данных, сошла с питерской академии партнёршей к высокому парню, с призовыми местами на конкурсах. Ей не нужно было особых усилий, чтобы в каждом балетном па была исключительно точная техника. «Вагановская воспитанница, сразу видно» – говорили ей. Ему не стоило делать ничего вообще. Природа и династия постарались – «Мальчику грех с таким лицом и физическими данными не давать сольные партии». Идеальная пара, как вишня на низкокалорийном торте училища.

Пара осталась.

А сольные партии нет.

Ни у неё, ни у него.

Их спальная была заставлена большими и маленькими совместными фотографиями из разных постановок: «Ромео и Джульетта», «Снегурочка», «Жизель», «Щелкунчик». Всегда вместе, всегда рядом. Гордость хореографической академии. Иногда Таня ставила любимыйе фото на видное место и с гордостью улыбалась тем счастливым детям, что смотрели на неё. Редкими моментами она убирала их все за шкаф, чтобы не вспоминать.

Никто в той ностальгии не предупредил, что одному в балет закроют двери, другому до статуса «солист» приготовят длинный тернистый коридор. Никто не сказал, что «пахать и плакать» поставят занавеску для свободных часов влюблённым. Вот там, на Никольской, какой-то Юра может утащить в кафе, нести чушь битый час и невольно теряться каждую минуту разговора. А здесь, на диване в квартирке из рекламного ролика, Лёша не может взять и запустить пальцы в её волосы, лечь рядом, лицом к её лицу и говорить о планах на выходные.

Поедем к родителям. В Питер, к твоему отцу. А хочешь куплю билеты в кино на весь день? Будем вместе готовить моей маме торт.

Нет.

Идеальные слова. Они так и останутся в мыслях. Как и тело Алексея не сменит своего положения. Как и лицо Юры, останется за стеклом кафе на Никольской. Сожалеющим и печальным.

В конце концов Таня взяла ладонь своего парня и приложила к щеке. Так хорошо. Действительно хорошо.

– Почему мы не ходим в ресторан? – она пальцами по его венам как по шёлковой постели провела сверху вниз. Перебежала дорогу и оказалась снова под его майкой.

Алексей пожал плечами. Холодно.

– Потому что: одну часть дня я в театре, другую у меня съёмки в рекламах, клипах, – на лице танцора мелькнула тень сочувствия, что нужно подумать про ресторан. Он ей с прошлого года задолжал свидание, хотя бы одно скудное. Но быстро вернулся в обратное, безразличное состояние. Сжал запястье Тани, когда её пальцы потянули резинку шорт вниз. Не хотел. Боже, как Лёша не хотел ложиться с ней в постель. Нет, нет, нет. Не сегодня.

– Тань, я попросил, заканчивай уже!

Парень рявкнул и ей пришлось повиноваться, сложить в позе мертвеца руки на своей груди. Минуту танцор помолчит, отсчитает успокаивающих сорок цифр и, как ни в чём не бывало, закрутит заново трагичные темы.

– Знаешь, у нас появилась девочка новая. Ты не представляешь какая она талантливая. Из Латвии приехала. Вот посмотри, я снял её репетицию.

Таня сжала свои пальцы в кулак. Хотелось забиться в стенку дивана, спрятаться за обивку. Чтобы не слышать оркестр балета, не понимать абсолютно ничего.