– Да ты что! – выдохнула Чароита.

На дереве дрались и дико орали вороны. Они вырывали друг у дружки полуразодранную белку. Парк словно омут затягивал внутрь себя солнечные блики. Небо было такое ясное, холодновато голубое, с подтаявшими облаками. Поднялся ветер.

Такое голубое небо, – подумала Рита. – Вон два облака. Ползут куда-то. А, это ветер их пасёт. Сашка умер. Жил, любил, и умер. А ветер пасёт облака.

Где-то раздались звуки взрывов. Это были новогодние петарды.

– Понятно, почему кафе пустует, – сказала Чароита. – Народ весь в центре парка, там праздник.

Там действительно вовсю шёл праздник. Под огромной, сверкающей шарами и мишурой ёлкой бегали с весёлым визгом дети. На эстраде радостно вопил в микрофон певец в блестящем пиджаке. Вокруг толпился народ, и Дед Мороз в красном прикиде с золотыми снежинками (почему не с серебряными?) помахивал декоративной витой тростью. Народ был хмельной и счастливый. В руках у многих – баночки с пивом, с энергетическими напитками. Кто-то разливал по пластиковым стаканчикам водку и угощал друзей и всех, кто оказывался рядом. Кто-то плясал возле эстрады. Снег, ещё не затоптанный между деревьями, неистово блестел на солнце. Пахло шашлыками – их жарили на мангале возле палаток, выстроившихся вдоль дорожек. Там торговали ещё и медовухой, пирогами, и прочей вкуснотой. А в других палатках продавались игрушки, шали, свитера, красивые вязаные варежки с шапками и шарфами, расписные самовары, и много всякой всячины. Всюду торчали пластиковые столики, люди с аппетитом поглощали шашлыки. Дух веселья и счастья витал всюду. Из огромного тульского самовара всем бесплатно наливали чай. Это была реклама листового чая. Над окошком палатки красовалась огромная фанерная подкова с гигантскими буквами: «Великая Россия – счастливая страна!» Вообще, праздников в счастливой стране было много.

Экстрим-мини-роман

Облако такое мягкое, светлое, пышное, так классно лежать на нём, в нём, среди него и плевать в небо вишнёвые косточки. Вкуса вишни она не ощущала. А косточки взлетали вверх, и плоть неба втягивала их, и они становились звёздами, яркими, сияющими такими! И всё было так просто и естественно, и даже в голову не приходило, что это сон! Ей было хорошо и легко, и уютно, и она верила всему этому. Конечно, верила. Она была в гармонии со своим именем. Она же Вера! Но как нагло выбил её из сна вопль мобильника! Душа рухнула в тело, и Вера очнулась в постели, на смятой простыне. Она вяло взяла трубку с прикроватной тумбочки. Но не сразу поняла, что это за голос и что он ей вещает. Сознание постепенно прояснилось, и она узнала тембр Дениса и услышала остаток его речи:

– Ты красивая женщина, а я всё-таки живой мужчина…

Она вяло сострила:

– Я догадывалась, что ты живой мужчина, почему-то мёртвые мужчины со мной не общаются. Странно, правда?

Он хмыкнул. Идиот. А такая ночь была! И она вдруг сказала:

– Ночь исповедима…

– Вот и я о том же! – оживился он. – Знаешь, и не только ночь, я хочу подать тебе кофе в постель утром.

Ну что за пошлость! От возмущения вся сонливость слетела.

– Я вообще кофе не пью, тем более в постели! – резко ответила Вера.

Её коробило от самоуверенности этого холёного мажора, от широкой фальшивой улыбки его щёки уже наплывают на глаза. Ему лет тридцать. Тридцать пять на вид. Она подумала о себе. Бабуля по утрам с дымящейся кастрюлькой: «Вера, кушай грешную кашу, в ней железо, польза организму». Это она юморит, изображает деревенскую соседку Клавку. Гречка, фу! Гадостная каша. Но ради бабули она её впихивает в себя. А ба бубнит, как всегда, что Вере давно уже пора замуж, что её мама в сорок лет уже взрослую дочь…Если бы дожила… Она бы… И так далее.