Поляки стояли гурьбой, весело обсуждая (или осуждая?) расстановку за витриной. Смеялись… толкаясь. Колян был рядом, тоже смотрел на чудеса совкового индпошива, похохатывал. Крайний пшек с удивленной настороженной улыбкой нехотя повернулся к соседу: «???» – Его взгляд тут же встретил полуоткрытую ладонь Коляна – чирик был виден только пшеку. Блестел…

– Интрестинг?

– How much?

– Нот вери икпенсив!

– ??? – Брови вверх.

– Ван хандрид. Долларз… – Брови остались вверху. Пять секунд.

– How many pieces?

Колян не понял:

– Двадцать штук! Двад-цать!

«Пшек» в свою очередь не понял:

– We’ll go to hotel! – Колян кивнул в ответ. В ногах какая-то слабость, вата.

В Интурист заходили шумной толпой – Топор с Коляном в центре, прячась от охраны. Колян громко «базарил» по-английски, нет, по-польски, и еще громче, по-фирменному, хохотал, пытаясь прикрыть ну явно не «стэйтсовскую» морду друга. Пшеки были навеселе, хотели продолжить. Сковывала настороженность Топора. Компенсировалось все дружелюбным гоготом Коляна: «Матрёшки! Горбачефф! Okey!» – Этикетки на бутылках, сигареты Marlboro, Winston, фирменные кейсы: «американская мечта» юности, воплощенная с фотографий Битлов и Слэйдов над кроватью в хрущевке…

Двадцать монет как-то звонко между делом были проверены на зубок. Весело отсчитаны двадцать «Франклинов», немного задержался с пересчетом Колян (слабость из ног перетекла в руки). Он два или три раза нервно переложил из кармана в карман неудобную пачку, выручил Топор: спокойно взял баксы, серьезно, без ухмылки посмотрел на напарника.

«Нормально… – Колян расслабился в кожаном кресле. Секунда… Встаем! – Ну?.. Нам пора». – «Николаевки» празднично блестели на матовом стекле стола.

– No, no, no! – Пшеки врубили Шарп (десятиполосный эквалайзер!). В широких стаканах забулькал вискарь. – Gorbachyof-f-f! Perestroyka-a-a! Matryosh-ki-i-i!

Конец ознакомительного фрагмента.