Пожилой мужчина каждое утро непременно здоровался со мной. Порой выглядывал из-за своей калитки, порой специально заглядывал ко мне. Это был привычный и незыблемый ежедневный ритуал с пожеланиями хорошего дня.

Григорий Петрович открыто мне симпатизировал, интересовался делами брачного агентства и давал дельные советы по избавлению земельного участка от насекомых. Подозреваю, его благорасположение исходило от любви к моей бабушке. Бабуля как-то проговорилась, что, когда овдовела, сосед, тоже к тому времени лишившийся супруги, сватался к ней.

– Почему отказала? – спрашивала я.

– Хотела пожить для себя, – улыбалась Зинаида Прохоровна.

В то утро я не видела Григория Петровича и не сразу задумалась о том. Завертелась с делами агентства, забеспокоилась лишь в обеденное время. Собиралась гроза, уже не первая в мае. Надвигалась с неистовыми порывами ветра и громовыми раскатами. Небо окрасилось в черный фиолет, пугало изломанными, розовыми молниями.

Мои соседи спешили снять белье с натянутых во дворах веревок, я же закрывала оконные створки. Тогда-то и увидела, что окно на первом этаже в доме напротив распахнуто, и никто не торопится его притворить. А на садовых качелях лежит толстый шерстяной плед, и, если его не убрать, шерсть впитает в себя воду так, что сушить придется неделю.

Перебежала дорогу и принялась стучать в калитку. Жала выпуклую кнопку звонка. До сих пор помню, как дурное предчувствие сбивало дыхание.

Ливень хлынул без предупреждающих первых капель, вымочив меня в один миг с ног до головы. Хлесткие струи молотили по плечам и голове, когда я перелезала через забор и затем через узкий подоконник.

Григорий Петрович лежал на полу уже окоченевший.

Приехавшие медики успокоили меня, что смерть наступила мгновенно, мужчина не мучился перед смертью и спасти его было невозможно.

До единственного родственника дозвониться не смогли. Трофим Колесников проживал в Мексике, в какой-то дыре с полным отсутствием связи. Так что хоронили мы дорогого соседа всей улицей за свой счет.

И вот… два месяца спустя объявился его внук. Явился пешком, в нарочито небрежной одежде, с ковровым мешком за плечами и шляпе треуголке на голове.

Я плохо помнила Трофима. Пересекались мы с ним всего однажды, в летний сезон. Мне тогда только исполнилось восемнадцать, я остро переживала тяжелую личную драму, и внук соседа вызвал у меня мгновенную стойкую неприязнь из-за одной лишь десятилетней разницы в возрасте между нами. Ему было столько же лет, сколько и тому человеку, который уничтожил мою семью.

Выходит, сейчас Трофиму тридцать пять.

Внук Григория Петровича обаял всю улицу. Самолично посетил каждого соседа, поблагодарил за то, что скрашивали общением последние годы деда и за то, что не оставили после смерти, погребли достойно, а не на гроши, выделяемые муниципалитетом. В благодарность Трофим пообещал на свои средства восстановить колокольню при местной церквушке. Колокольня давно требовала реставрации, но денег на благое дело ни у кого не находилось.

Появился странник и на пороге моего дома. Я могла понять отчего другие им очарованы. Высокий, с квадратным подбородком, обветренным лицом, темными волосами, спускающимися до плеч, он излучал некую силу, уверенность, мощь. При таких внешних данных он мог показаться грубым, неотесанным, но светло-серые глаза смягчали его облик, а речь выдавала в нем образованного человека.

– На похороны не смог явиться, а за наследством примчался? – съязвила я.

В моей грубости не было никакого смысла, но почему-то мне хотелось уколоть мужчину, который за много лет не удосужился навестить дедушку. Или я просто злилась на него из-за тех ужасных минут, пережитых, когда влезла в окно и обнаружила труп его родственника.