***

Рохан решил дать себе достаточно времени на подготовку сообщения. Он запросил всю доступную информацию, еще раз познакомился с короткой печальной историей исследования планеты в ее официальной версии, почти полностью написал текст своего выступления, что делал очень редко. Подбирая слова, Рохан, как ему показалось, догадался и еще об одной причине, по которой командир поручил это ему. Командиру нужно было, чтобы сообщение было абсолютно бесстрастным. А если кто-то из экипажа и был способен сделать действительно бесстрастное сообщение, то это был Рохан.

Он был почти напрочь лишен поразительного дара, называемого воображением. Дара, который тянет человека вглубь вещей, заставляет вглядываться в невидимое, улавливать скрытые смыслы. Рохан видел вещи такими, какими видел, такими, какими они должны были быть, с точки зрения науки, здравого смысла или опыта.

Этой его особенности не было цены в экспедициях. Он шел туда, куда нужно было идти, опасался того, чего стоило опасаться, и доверял тем людям и тем вещам, которые заслужили его доверие. Никогда лежа в палатке где-нибудь на далекой планете, он не испытывал леденящего холода, осознавая, как, в сущности он хрупок и ничтожен перед этим чужим миром, и что рядом с ним лишь несколько таких же как он хрупких существ. Абстрактная мощь иного мира распадалась в его сознании на вполне конкретные опасности и возможности, а слабость человека как такового превращалась в опыт, силу и ум вот этих реальных, осязаемых ребят, его товарищей. И в полете его сердце никогда не замирало при мысли о том, как мал и непрочен их корабль и какое расстояние разделяет их и хотя бы мало-мальски спокойную пристань. Корабль был надежен и проверен и преодолевал куда большие расстояния, а представлять себе безграничность вселенной и ее безграничные опасности – в этом не было толку, если они существовали где-то далеко в этой безграничности.

Нет, конечно, Рохан вовсе не был совсем бесчувственен. Предстоящая встреча со странной планетой волновала его, но вовсе не загадками. Им предстояло испытание, которое не смогли пройти опытные космонавты, закаленные во многих экспедициях. Рохана ожидала проверка на прочность, и он уже ощущал сладкий холодок под ложечкой, знакомый с самого первого мальчишеского прыжка с тарзанки в ледяную воду речки. Это детское стремление проверить на себе непреодолимое Рохан сохранил до сих пор. Он бы непременно попросил привязать себя к мачте, как Ясон, чтобы услышать песню сирен. В этой старинной легенде, его удивляло другое: то, что Ясон был такой один, а все остальные моряки с готовностью затыкали себе уши.

А ведь это сравнение не он придумал. Так сказала про него Лина.

И почему это даже самые отвлеченные размышления, всегда наводили его на мысли о Лине? При том, что сама мысль о ней заставляла Рохана чувствовать какое-то неопределенное беспокойство.

Лина пришла в экипаж в этой экспедиции. Рохан с энтузиазмом относился ко всем новым людям в своей жизни, рассчитывая на новые товарищеские отношения. И, как правило, его ожидания оправдывались.

И Лина поначалу понравилась Рохану своей открытостью и проницательностью. Она быстро и органично освоила стиль общения в экипаже, что требовало хорошего чувства юмора, изрядной самоиронии и отличной реакции. У них спуску не давали никому, и от многих это требовало немалой работы над собой. Она прекрасно вписалась в коллектив. Она была привлекательна, что радовало Рохана, и при этом совершенно не в его вкусе, что радовало его еще больше – потому что в нее… не надо было влюбляться.