– Неужели я, по-вашему, мало страдал?

Миссис Блэкхорн подошла к нам и с тоской посмотрела на мужа.

– Я напишу его сестре: последним, что услышал Джордж, были прекрасные поэтические строки из уст юной девушки. Это утешит её в горе. Читай, девочка, – сказала она.

– Последним, что я услышу?! – взвился мистер Блэкхорн. – Я ещё не умер, Марта! И скажи этим чёртовым гробовщикам, чтобы убирались восвояси! Я уже много дней не чувствовал себя так хорошо, как сегодня!

– Неправда! – напористо возразила его жена. – Ты умираешь Джордж, перестань уже упираться. – Она поднесла платок к глазам и тяжело вздохнула. – Всё, чего я хочу, – это чтобы мой муж почил в мире.

Мамаша Снэгсби кивнула мне, я достала из кармана книгу, открыла её и начала:

Что за ужасные стихи, подумала я. Такие скучные, чопорные, унылые… Жуть какая-то. Поэтому дальше я стала читать так:

Миссис Блэкхорн ахнула и прижала ладонь к губам. Мистер Блэкхорн хрипло рассмеялся и захлопал в ладоши. Видя, что моё творчество нашло отклик, я вдохновенно продолжала:

– Замолчи сию минуту! – гаркнула мамаша Снэгсби и повернулась к миссис Блэкхорн: – Пожалуйста, простите нас за то, как ведёт себя эта несносная девчонка. Уж сколько раз ей говорили, чтоб не смела придумывать от себя!

– А по-моему, отличные стихи, – заявил мистер Блэкхорн.

Его супруга повалилась на кровать, вопя что-то нелестное в мой адрес. Мамаша Снэгсби кинулась её успокаивать, а Эзра тем временем отвёл меня в уголок и усадил на стул.

– Посиди тут, Айви, – сказал он, – пока мы не закончим.

Миссис Блэкхорн наконец перестала скулить и вышла из комнаты, чтобы привести себя в порядок и поправить парик. Вошла горничная с подносом. На подносе был чайник чая для Снэгсби и стакан тёплого молока для меня. Вообще-то я терпеть не могу тёплое молоко. Невероятная гадость. Но мамаша Снэгсби почему-то всякий раз, когда мы являемся к смертному одру очередного клиента обсуждать детали заказа и всё такое, прямо-таки настаивает, чтобы я выпила стакан молока.

– Как тебе не стыдно, – проворчала она, вручая мне стакан. – Ты вела себя просто непростительно. Пей молоко и держи рот на замке.

Для разнообразия я решила послушаться.

– Просыпайся!

Меня трясло. Нет, меня трясли: чья-то рука схватила меня за плечо – и ну дёргать туда-сюда.

– Просыпайся, говорю! – прошипела мамаша Снэгсби. – Проснись сию же минуту!

Я открыла глаза. Почувствовала жар в груди. Огляделась, моргая. Зевнула мощно, как слон, и основательно потянулась. Я не сразу поняла, где нахожусь. Ах да, в спальне умирающего мистера Блэкхорна. То есть уже не умирающего. Мёртвого. Его тело было полностью накрыто простынёй. Миссис Блэкхорн по-настоящему плакала у смертного ложа.

– Но я думала… Мистер Блэкхорн же говорил, что ему стало лучше, – тихо сказала я.

– Он ошибался, – ответила мамаша Снэгсби.

– Сколько я проспала?

– Да уж порядком. – Мамаша Снэгсби взяла со столика пустой стакан из-под молока. – Что-то у тебя это стало входить в привычку, юная леди. Ты что, по ночам не спишь?

– Сплю сном младенца, дорогая, – возразила я и попыталась было встать на ноги, но голова отчаянно закружилась, поэтому пришлось снова сесть.

Я и правда задрёмывала во время таких визитов несколько раз за эти три месяца. Сразу как прочитаю стихи у постели умирающего. И это очень странно. Была и ещё одна странность: я чувствовала отчётливое тепло в груди. Я поднесла руку к сердцу и поняла, что тепло исходит не от меня. А от алмаза Тик-так. Наверняка этому было какое-то разумное объяснение. Вот только я никак не могла его найти.