Выйдя, он тут же пожалел, о своем ответе, что сам найдет дорогу. Было около двенадцати часов ночи, отбой труба пропела два часа назад, и в расположении полка была сплошная тьма. Он понятия не имел в какую сторону идти, но возвращаться в палатку, и просить помощи, чтоб провели, было в западло, и он пошел…

Все палатки, а тем более ночью, похожи как две капли воды, друг на друга. Как найти среди них свою, вот в чем вопрос? Но и это как то можно было решить, если б не сильное наркотическое опьянение Сергея, плюс, полное отсутствие ориентации в палаточном городке…

Прошло около двух часов, но Пожидаеву казалось, что вечность, а результат поиска палатки карантина – ноль. Пару раз он набредал на КПП, потому как он был хорошо освещен, но подходить близко не решался, боясь нарваться на офицера. Несколько раз выплывал возле дневальных под грибками, а они, ради хохмы, его специально дезориентировали, направляя в противоположную сторону от палатки карантина. Правда было пару счастливых моментов, когда Сергей, по всем приметам определял, что это его вотчина, но и они терпели полное фиаско. Войдя в палатку, которая, как он думал его, он радостно, на ощупь, видя лишь очертания скелетов кроватей, крался к своей, но к глубокому своему сожалению, обнаруживал чье-то мирно храпящее тело, и радость менялась на отчаяние. Таким же макаром он тихо вылазил обратно, наружу, кляня себя за то, что: «накурился как удав». В конце концов, окончательно разочаровавшись в своей исследовательской экспедиции, он сел на гильзу, из под снаряда, возле какой-то палатки, и стал дожидаться утра. Примерно через час, или около того, из нее выскочил боец, спешащий до ветру, и хотел уже бежать дальше, тут, заметив в темноте силуэт Сергея, на секунду замер, а потом спросил:

– Серый. А что ты сидишь на улице, что то случилось?

Этот вопрос, как невидимая рука маэстро, прошелся по струнам души Пожидаева, и в его сердце зазвучала прекрасная мелодия, под одноименным названием – «Спасен». Вот только она имела одну неприятную нотку – понимание того, что он уже целый час сидит возле своей палатки, и не ответив на вопрос, он тут же исчез внутри ее, оставив в полном недоумении бойца.

На утреннем разводе рота РМО[4] была построена абсолютно в разнобой, причиной тому было то, что при построении личного состава учитывался не рост, а срок службы. Впереди стояли чижи, и вид был у них, мягко говоря, не очень. Юные лица солдат были несвойственно серы, и усталость в их глазах соперничала с какой-то затравленностью. У многих из них уши походили на вареники, и не надо было быть медиком, чтоб понять, что они сломаны. Почти у каждого на лице были синяки, и кровавые трещины на губах, которые говорили о том, что их бьют, и бьют нисколько не пытаясь этого скрыть.

Это шокировало Сергея, вечером, когда его привели в роту, он, при тусклом свете в палатке, не заметил ничего необычного, и теперь, он удивленно таращился на молодых бойцов, пытаясь сложить пазлы в своем сознании. А они, никак не состыковывались в его наивном мышлении, сформированным в тени больших вишен. Война и жуткая дедовщина упорно не хотели соединяться в единую картинку, к тому же, еще один пазл выпадал из нее – офицеры. Ведь даже слепой, на ощупь, определил бы, что в роте идет ежедневное избиение молодых солдат, а они, как ни в чем не бывало стояли на разводе, и даже подтрунивали над печальным видом чижей. В голове у Сереги произошла революция в понимании войны, о которой он читал когда-то в книжках, где боевое братство, просто красной нитью проходить через любую, даже самую завалявшуюся повесть о ней. После утреннего развода, в картинке «Война», пазл: «Боевое братство» ушел в небытие, и заменился на два, в сущности противоположных по смыслу: «Дедовщина» и «Землячество». С одним из них, ему придется познакомиться, так сказать непосредственно, уже вечером этого дня.