«Ни хрена себе подарочек судьбы, – пронеслось в голове у Вадима, – по всей видимости, я не только в чужой шкуре, но и в прошлом!»

Вторая разделочная бригада, бригадиром которой был Захожий, содержалась во втором корпусе в первой камере. Это Вадим помнил хорошо, как и все свои первые годы работы здесь. Первые впечатления были самыми острыми и врезались в память на всю жизнь. Это потом, когда работа стала обыденностью, когда уже врос в эту жизнь с потрохами, в памяти откладывались только самые яркие моменты. В этой самой камере в начале своей карьеры Вадим даже проводил политзанятия по понедельникам. Такой был порядок. Некоторые из мелькавших в камере лиц показались знакомыми, но ни фамилий ни кличек Вадим пока не вспомнил.

Между тем Шпана развернул полученную записку и, пробежав глазами, пробормотал, озадаченно глядя на Вадима:

– Герман спрашивает, кто из нас сегодня пойдёт на биржу, а то он не знает, где мы ключ гасим. Чёрт! Совсем из башки выбило! Там же Мурка с котятами закрыта! Замерзнет нахрен, мороз за тридцать. И подтянувшись к краю нар. свесил вниз голову, позвал:

– Быня! Выйдешь по пятой бригаде, я Германа предупрежу.

– А чё я? Крайний что ли? – Пробурчал чей то сиплый голос с нижнего яруса.

– А кто ещё? Ты повар, ты ключ прячешь, да и скотину в бригаде ты развёл, вот и корми их. И потом, тебе баланы катать не надо, а мужики пусть сил наберутся. Ничё, прогуляешься по свежему воздуху, печку протопишь, а пожрать в пятую сходишь. Да ихнему повару может чем поможешь.

– Ладно…

– Шплинт, позови шныря, – Шпана кряхтя стал спускаться с нар.

Шплинт, подойдя к двери, сначала прижался лицом к решётке, пытаясь что то рассмотреть в коридоре через отверстии в наружной двери, потом громко позвал:

– Кислый, подойди к первой.

Через несколько секунд за дверью послышалось глухое « Чё надо?»

Шпана, отодвинув рукою Шплинта, подошёл вплотную к двери и негромко стал объяснять невидимому собеседнику:

– Передай Герману, что наш Быня выйдет по его бригаде. Да, нарядчику сможешь сказать, чтобы карточку перекинул?

– Сейчас отрядный пойдёт в открытую, через него передам.

– Харэ, давай…

Вернувшись на нары, Шпана, мельком взглянув на Вадима, поинтересовался:

– Чё сидишь как истукан, Валера? Сон интересный приснился? Перевариваешь?

Вадим понимал, что отмалчиваться постоянно у него не получится. Выдавать себя за Валеру, не зная ничего о его жизни, характере, положении в этом тюремном обществе, тоже не получится. Лучший вариант – косить на провал в памяти, что Вадим и сделал:

– Ничего не понимаю, – сказал он, удивившись собственному голосу. Откуда то изнутри организма вырывался рокочущий бас. Полный такой животной силы, что Вадим даже поперхнулся от неожиданности. – Кто я такой. Что здесь делаю? Ничего не понимаю…

– Чё, гонишь что ли? В дурку решил съездить? – С насмешкой спросил Шпана, настороженно присматриваясь к нему.

– Да не гоню я! – Рявкнул Вадим неожиданно громко и с каким то волнением и надрывом. – Говорю же ничего не помню!

В камере мгновенно наступила тишина, все головы повернулись к Вадиму. В их взглядах любопытство было смешано с каким то непонятным испугом.

– Ты, Валера, не волнуйся… и, главное, не психуй. – Шпана положил ему руку на плечо. – А то мы тебя знаем. Распсихуешься, куда мы тут гаситься будем? Тут речки нет! – Добавил он с улыбкой. Его поддержали подобострастно – угодливыми смешками.

– Да я и не психую. Просто не помню ничего… Какая речка? О чём ты?

– Ты чё, в натуре ни хрена не помнишь?! Подожди! Карташ! Вы вчера случайно с Бурым ничего не пили? Может таблетки какие попробовали или курнули чего? Я видел, вы на съёме о чём то шушукались в загоне…