– Звонили, – вполне спокойно ответил президент. Он и не собирался прекращать разговор. – И похвалили за благоразумие. За то… что я не сказал следователю Кряжину, что они мне звонили. Я ничего не понимаю.

– Это неважно. Главное, что понимаю я. В вашей квартире нет камер видеонаблюдения. Как нет и квартирной прослушки. Однако все телефоны, зарегистрированные на ваше имя и на имя ваших близких, на прослушивании. И это все, что я хотел на данный момент выяснить. Через час я буду у вас и прошу обеспечить мне беспрепятственный проход к лифту. Мне и моим людям.

Специалист отдела «Р», начавший выслеживание абонента, производившего звонки, пришел в крайнее недоумение. Звонки велись через три телефонных узла связи, и последним из них был номер домашнего телефона семьи Кайнаковых.

– Эта шутка у них в ходу, – говорил спец. – Преступники ведут нас по кругу, а после выясняется, что номер выводит на ветку шантажируемых. После каждого звонка злоумышленники меняют направление, ведь с хорошей аппаратурой это не проблема, и запускают отдел по новому следу. Это может продолжаться бесконечно.

– Вы же говорили, что похитители почти слово в слово повторили в разговоре то, в чем вы убеждали Кайнакова до звонка? – робко возразил Саланцев.

– Между двумя этими фактами отсутствует причинно-следственная связь. У нас большая проблема, господа сыщики. Мы имеем дело с людьми, мыслящими так же, как и мы. Вы считаете себя профессионалом, Саланцев?

– Да.

– Тогда я поздравляю вас. Против нас работают профессионалы.

Часам к пяти вечера Коле захотелось есть. Не так, чтобы он мучился от голода, но ему казалось, что это невыносимо. Ведь за девять лет жизни мальчик ни разу не испытывал ничего подобного.

Но сейчас, когда в животе началось неприятное бурчание и ни с того ни с сего стали вспоминаться вчерашние кусочки мяса, пожаренные кухаркой Лизой (чего ранее с ним никогда не случалось), ему очень захотелось, чтобы папа быстро уладил все возникшие проблемы и приехал. Часовая стрелка прокрутила еще один оборот, и Колино желание увидеть папу утроилось.

Но он не появлялся. Вместо папы в комнате оказался Феликс. Прошел к табурету, поставил на него тарелку с какой-то дымящейся едой, забрал чистую и ушел. Но через минуту опять вернулся и буркнул:

– Извини.

После чего поставил рядом с тарелкой дымящуюся кружку.

В комнате стало еще темнее, и Коле, чтобы понять, что ему приготовили на ужин, пришлось склониться над тарелкой.

Так, наверное, кормят в обычных школах для обычных детей, ни слова не понимающих по-французски: две сосиски и железная кружка, оттуда свисает нитка одноразового чайного пакетика.

«Придется ждать на голодный желудок», – решил Коля и запрокинул копну своих огненно-рыжих волос на драную подушку. Но долго так пролежать ему не пришлось. Через двадцать минут дверь распахнулась и в комнате снова показался Феликс. Приблизившись и протянув к табурету руку, он вдруг остановился и почесал свой подбородок (в комнате раздался звук, напоминающий тот, что слышался, когда Лиза мела в кухне пол).

– Я не понял. Это что, вызов?

Коля не ответил, речь Феликса была ему непонятна.

– Ты жрать сегодня собираешься или нет? Или хочешь, чтобы дядя Алик потом выговаривал нам, что сын выглядит, как с креста снятый?

Коля резко вытянул ногу, и тарелка с сосисками свалилась с табурета на пол.

– Когда папа Алик с нашими слонами сюда приедет, он свернет тебе шею. И остальным тоже.

Феликс поджал губы, отчего его подбородок выдвинулся вперед, как полка комода, и поднял руку.

– У, ссс…

– Выйди из комнаты! – раздался знакомый Коле голос. Он слышал его в машине, которая привезла его в этот дом. – И притвори дверь.