– Любезнейший, окажите мне услугу деликатного свойства!

– Да я завсегда рад служить, барышня.

– Я хочу заказать портрет художнику Прохорову из 11 номера, но опасаюсь…

– Чего ж опасаться, барышня? Портрет не пистолет, не выстрелит.

– Оно, конечно, так, но я слышала, что они, художники, ну, по дамской части… вы понимаете? Я, конечно, если что, с маменькой на сеансы буду приходить, но всё равно боязно.

– С маменькой, конечно, лучше. Сразу видно, что вы барышня приличная. Но не волнуйтесь, господин Прохоров хоть и художник, но человек порядочный.

– Вы это точно знаете? Почему вы так думаете? У него женщины бывают?

– Никак нет-с. Правда, вчера одна барышня интересовалась, но так-то с виду малахольная совсем, не знает, где живёт, шляпку новую купила и на радостях с ума спрыгнула. А так больше ни-ни, ни дамочки, ни друзья всякие, чтоб там пьянство или шум, ни в коем разе. Очень редко приходит дама солидная такая, с гордо поднятым видом, и то очень ненадолго. И за квартиру жилец аккуратно платит, всё честь по чести. У нас прилично, не сумлевайтесь, приводите маменьку, пусть и с неё портрет срисуют.

– Обязательно, – весело пообещала Александра. – Я только забыла, как художника зовут.

– Так легче лёгкого: Сергей Прохорович Прохоров.

Александра дала дворнику на чай, чем окончательно расположила его к себе. Через час я была уже осведомлена, как моя подруга по её выражению «провела время в бесподобном диалоге».

Что же получается? Художник, к которому не ходят заказчики, который ведёт не характерный для собратьев по цеху образ жизни, живёт в приличном, недешёвом доме, не имеет долгов, а посещает его только женщина «с гордо поднятым видом». Описание дворника очень подходило Клавдии Прохоровне. То есть всё-таки любовник? Нелепость… она такая набожная. Хотя в жизни бывает всякое, но всё равно, такой союз – это уже слишком. Ну, теперь надо убедиться, что это она берёт деньги, и нужно будет это доказать. А, уж, для кого она это делает, не суть важно.

Как часто бывает в жизни, события развернулись совершенно неожиданным образом. Лишь только я вернулась в Колывановский дом, в мою комнату без стука вошла, если не сказать ворвалась, Клавдия Прохоровна с рисунком в руках. Это было то самое, потерянное мною солнышко. Размахивая прямо у меня перед лицом рисунком, женщина гневно спросила:

– Это что такое?!

– Это же солнышко с ножками. Как хорошо, что вы его нашли! – обрадовалась я.

– Для тебя это совсем не хорошо! – почти закричала моя собеседница. – Я показала это безобразие настоящему художнику. Он сказал, что ты даже не знаешь, как правильно держать карандаш! Ты детей обманываешь, авантюристка. К брату моему подбираешься, к его деньгам! Кто ты такая?!

И тут вдруг я почувствовала спокойствие и уверенность.

– Вот как раз по поводу денег ваш брат и заинтересовался, кто к ним периодически подбирается. И поэтому меня нанял, я частный сыщик, и я узнала, что деньги брали вы. А «настоящий художник», как вы выразились, Сергей Прохорович Прохоров из 11-го номера доходного дома на Большой Молчанке. И вы его содержите, а это действительно безобразие, да ещё какое.

Да, лучший способ защиты – это нападение. Я даже не думала, что Клавдия Прохоровна так быстро сдастся. Она тяжело опустилась в кресло и прошептала:

– Я знала, что когда-нибудь это случится, что ты придёшь, я ждала тебя долго, мучительно долго.

Я от неожиданности даже испугалась, налила воды в стакан, Клавдия Прохоровна сделала несколько глотков и продолжила:

– Художник, которого я содержу, мой сын. Глупая история, каких десятки. Он был приказчик из отцовской посудной лавки, я влюбленная дура. Узнав о моей беременности, мой герой тут же исчез. У нас была маленькая мастерская, изготавливающая простую посуду, при мастерской посудная лавка. Отец не был богатым, это Владимир поднялся, расширил дело, и теперь Колывановский фарфор по всей России славится. Чего мне стоило всё скрыть и что пришлось вынести, рассказывать не буду, вспоминать тяжело, да и не надо тебе всего знать. Родители потом умерли, я осталась жить с братом и его семьёй. Сын мой жил с чужими людьми, часто болел, у него лёгкие слабые. Но вот теперь вырос, даже закончил художественное училище, что могу, для него делаю. А могу я немного, вот и пришлось воровать.